Искушение Кассандры - [32]

Смирнов пришел с получасовым опозданием. Он был растерян и удивлен. После минутного топтания у порога питерский администратор прошел в кабинет, уныло опустился на стул напротив следователя и тяжело вздохнул.

— Я так и думал, что этим когда-нибудь кончится, — пробормотал он чуть слышно и кисло улыбнулся.

— Предупреждаю, за дачу ложных показаний вы будете привлечены к уголовной ответственности, — произнес сурово следователь. — Подпишите, что ознакомлены.

Смирнов покорно подписал протокол и виновато склонил голову.

— Рассказывайте, если у вас есть что рассказать, — произнес следователь, впиваясь в администратора взглядом.

— Ну что ж, — сокрушенно вздохнул Смирнов. — Рассказываю все как на духу. История тут простая: мать у меня музейный работник, отца, можно сказать, нет. Когда он от нас ушел, мне было пять лет. Сами понимаете, что на зарплату младшего научного сотрудника не очень-то разживешься. Сколько себя помню, всегда мы жили бедно. И дернул же меня черт пойти по ее стопам. Я закончил тот же институт, что и мать. Устроился работать в тот же музей, в котором всю жизнь проработала она. Словом, сменил ее на боевом посту, на свою голову.

Смирнов горько усмехнулся и покачал головой.

— Это ж надо! Ничему меня жизнь не научила. Нищенство у нас стало вроде семейной традиции. Знаете, вот купишь батон — и уже тревога: а хватит ли на хлеб завтра? Так и пересчитываешь каждый вечер свои несчастные гроши в кошельке. Подрабатывать я подрабатывал: и дворником, и сторожем — и все равно не хватало. Женился опять-таки не на какой-то девушке из высшего общества, а на сотруднице музея. Потом я уже стал соображать, что с нищетой нужно бороться так же, как с кишечными паразитами, причем любыми способами. Правильно говорил Достоевский: «Нищета — эта порок». Его нужно вырезать из сознания, как раковую опухоль, потому что нищета не оставляет в человеке никакого достоинства. Нищие — это люди без достоинства. А без достоинства нет человека.

Смирнов перевел дух и грустно посмотрел следователю в глаза.

— Вы меня понимаете?

— Да-да, продолжайте.

— Вот тут и подвернулась должность выездного администратора музея восковых фигур. Тут уже заработок зависел не от ставки младшего научного сотрудника, а от того, сколько людей посетят мою выставку. Я понял, что это шанс вырваться из нищеты. Я пришел домой и долго размышлял над тем, как привлечь внимание публики к экспозиции, которая переходит под мое начало. И придумал! Придумал легенду, что мои восковые фигуры по ночам оживают. Собственно, не столько придумал сам, сколько меня надоумил их создатель, Жора Кузнецов. Он мне сказал, что эти восковые куклы намагничены на всякую потустороннюю нечисть, поэтому осталось только придумать какую-нибудь нелепицу про их хождение по ночам и распространить через средства массовой информации. Чем нелепее будут слухи, тем больше в них будут верить. Такова особенность человеческой натуры.

— Так-так, — заиграл пальцами Карасев. — Продолжайте.

— Пригласили мы телевизионщиков, заплатили им. Они и сняли всю эту нелепицу с пропаданием голов и топотом по ночам в мастерской.

— А кто же действительно топал?

— Да никто не топал. Комментировали вообще не соседи, а наши друзья. Все выдумано! Абсолютно все! Топот сапог, шарканье туфель, музыка. Про сработки второго рубежа сигнализации тоже мы придумали. Начальнику вневедомственной охраны, естественно, заплатили. У Жоры нет ни второго рубежа, ни первого. У него вообще никакой сигнализации нет и никогда не было. Какой дурак сунется в его мастерскую?

— То есть обман с рекламной целью?

— Ну я не знаю, можно ли это назвать обманом. Скорее, уловка для привлечения внимания населения к культурно-историческим ценностям России. Сейчас все так делают. Причем большинство привлекают не к культуре, а наоборот — к антикультуре. Работает целая индустрия по облапошиванию бедных граждан. А мы разве облапошиваем? Всего лишь показываем то, что рекламируем. Не ваучер же, наконец, с двумя «Волгами» мы обещаем. Словом, прием, который мы применяли, не так уж и нов.

— Значит, фигуры по ночам перемещали вы?

— Не конкретно я, а ночные сторожа. За определенную мзду, естественно. Знаете, это очень действенно. Пару раз сдвинул фигуру с места — и поползли слухи. Во всех городах, в которых мы побывали, я платил ночным сторожам за перемещение фигур и за то, чтобы держали язык за зубами.

— А здесь кому вы платили?

— Здесь я договорился с Коробковым. Он очень активно взялся за дело. Но, к моему удивлению, и после других дежурств некоторые восковые фигуры находили не на месте. Хотя другим я не платил. Очень активные здесь сторожа. Больше нигде таких не встречал. Некоторые так старались, что я стал опасаться за свою экспозицию. Представляете, однажды прихожу, а платье великой княжны Марии залито вином. Да я вам уже это рассказывал.

Карасев понимающе закивал.

— А вам не приходило в голову, что фигуры движут не сторожа?

— А кто же еще их может двигать? — удивился Смирнов.

— Ну, скажем… сами.

Смирнов улыбнулся.

— Ну вы же, Тарас Александрович, образованный человек. Как вы можете предполагать такую чушь?