Искушение архангела Гройса - [38]
– Я, когда уезжал, составил бумагу, товарищ Девятов. Если завтра не буду в Слуцке, бумага пойдет в Минск. Там вами займется республиканская прокуратура.
Мент застыл:
– Это… Парень. Надо поговорить…
Однако говорить не стал. Матерясь, вышел из помещения на природу, подошел к шлагбауму.
– Выпусти оба «КамАЗа».
– Как так?
– У меня есть все документы.
Мы жили в хате на церковном дворе. Вечером пошли набрать воды, чтоб сварить макароны. Через полчаса опять пошли к колодцу за водой для чая. Когда поднимали ведро, оно показалось подозрительно легким. Достали: ведро был полно пуха. Будто кто-то подушку выпотрошил. Сухой пестрый пух. Ни капли воды в колодце. Даже часа не прошло – и вода исчезла.
Через неделю – опять происшествие. Вернулись из Минска. На этот раз пухом был засыпан весь дом: будто распороли перину или несколько подушек. Причем наши подушки остались целы. Окна заколочены крест-накрест досками, забиты нашими ватниками и прочим хламом. Одеяла прибиты к полу поверх кроватей. Потолок почему-то закопчен, пахнет гарью, хотя следов костра нет. На стене углем нарисованы какие-то круги.
Нас все в округе знали. Приносили жратву, самогон. С населением мы дружили.
Тут-то и приехал в Борки новый служка. Отца Геннадия к тому времени повязали окончательно. Служка приехал один, на автобусе. Зашел к Желудю за ключами – мы только успели оборвать доски с окон, застелили койки, вымели пух. Отдали ему ключи. К тому времени строительство было почти закончено. Попик ушел, возвращается через пятнадцать минут, бросает ключи на кровать. Глаза выпучены, губы трясутся:
– Моей ноги здесь больше не будет!
И бегом на автобус. Мы поначалу не обратили на него внимания – мало ли странных людей. От этого пуха сами не могли прийти в себя. Ближе к ночи пошли в храм, за инструментом. Как входишь, сразу чувствуется: что-то не то. Какой-то свист непрерывный, наподобие ультразвука. Там архитектура довольно странная была – двойные стены. Если запалить пару топок, можно быстро протопить весь храм. И потом мы внутри поставили часовенку, чтоб молиться зимой. Приход все равно маленький. Зимний храм шестнадцать на двадцать четыре метра. В этой часовенке весь инструмент и оставался. Только вошли, голову подняли. А там такой белый парапет под куполом – и на нем как черная бахрома. Крысиные хвостики. Шевелятся, свисают. Высоко – метров пятнадцать. Я до этого так много крыс видел только в порту Сухуми году в восьмидесятом. Отошел за будку помочиться, а там кусты шевелятся, железные урны катаются по земле. И везде крысы… крысы… крысы… Ужас. И здесь тоже: глаза блестят, светятся. У алтаря вообще одна на другой. В несколько слоев.
Мы все бросили: рубанки, дрели, плахи хорошие, доски. Уже вечером были в городе. А там на Орловской отец Филарет пьяный перевернулся на «мерсе».
Выскочил из машины, разбрасывает деньги:
– Вы этого не видели, вы этого не видели…
Церковь не старая, 1901 года постройки. Ее один купец возводил, хотел отмолить грехи дочери. Причем сначала поставил кирпичный завод, потом построил храм, а завод разрушил. Чтоб больше таких кирпичей не было. На каждом кирпиче клеймо «Розенберг», хоть сейчас в коллекцию.
В тридцатые годы крест с колокольни сбросили, он упал в траву. Полынь метра по два вымахала, а там, где лежал крест, – проплешина. Когда с колокольни смотришь – видно, какой был этот крест.
МЕСТЬ
Ленка болела неизлечимо и мучительно. Куцкевич постоянно ходил пьяный и, зайдя в спальню, спрашивал: «Когда ж ты сдохнешь, Ленк?» Она уже не могла ответить. Теперь она померла. Около ее дома на Щорса выстроились автомобили, стоял грузовик, украшенный елками и траурными венками. У входа печалились женщины и молчаливо курили мужчины. Мы прошли сквозь знакомые сени. Священник завершил свою речь призывом оказать помощь семье Куцкевич: «Будем и мы добры к тем, для кого тяжела эта утрата».
Когда люди пошли к выходу, я столкнулся с Ленкой нос к носу и машинально поздоровался, лишь после сообразив, что это ее сестра. Ленка будто не уходила совсем, в поселке оставалась точная ее копия. Вскоре гроб, маленький и легкий, вынесли через окно, и Ленка на мгновение взлетела над землей.
На следующий день мы собирались на охоту. Я взял с собой сына. Поначалу поехали на старое место в Лукьяновичах. Мы с Гриней залезли на вышку, Сашка пошел высыпать прикорм. Вскоре забрался к нам. Сынок попробовал подержать карабин, но тут же вернул, разочарованно прошептав: «Тяжелый». Кабан появился скоро. Приблизился к куче отрубей и тут же стремительно отбежал в сторону, прячась за кустами.
– Учуял мой запах, – подытожил Сашка. – Еще не выветрился.
Еще с полчаса мы ждали добычи, все пристальнее вглядываясь в сумрак. Черные коряги и пни горбатились кабанами в сгущающейся тьме. Слышался деловитый стук дятла. Сынок шуршал во тьме, сопел, но вскоре затих. Я поискал его рукой и нащупал помпончик шапки.
– Готов, – сообщил Сашке. – Теперь будет спокойнее.
Он проснулся, захотев писать, и мы спустились на землю.
В Триаданах сына оставили в машине с Костей, а сами двинули к кордону. Cашка шел быстро, я еле поспевал за ним и вскоре поскользнулся и упал, вываляв карабин в снегу.
Раньше мы воскуряли благовония в священных рощах, мирно пасли бизонов, прыгали через костры и коллективно купались голыми в зеркальных водоемах, а потом пришли цивилизаторы, крестоносцы… белые… Знакомая песенка, да? Я далек от идеализации язычества и гневного демонизма, плохо отношусь к жертвоприношениям, сниманию скальпов и отрубанию голов, но столь напористое продвижение рациональной цивилизации, которая может похвастаться чем угодно, но не глубиной мышления и бескорыстностью веры, постоянно ставит вопрос: «С кем вы, художники слова?».
Смешные, грустные, лиричные рассказы Вадима Месяца, продолжающие традиции Сергея Довлатова, – о бесконечном празднике жизни, который начался в семидесятые в Сибири, продолжился в перестроечной Москве и перешел в приключения на Диком Западе, о счастье, которое всегда с тобой, об одиночестве, которое можно скрыть, улыбнувшись.
Автор «Ветра с конфетной фабрики» и «Часа приземления птиц» представляет свой новый роман, посвященный нынешним русским на Американском континенте. Любовная история бывшей фотомодели и стареющего модного фотографа вовлекает в себя судьбы «бандитского» поколения эмиграции, растворяется в нем на просторах Дикого Запада и почти библейских воспоминаниях о Сибири начала века. Зыбкие сны о России и подростковая любовь к Америке стали для этих людей привычкой: собственные капризы им интересней. Влюбленные не воспринимают жизнь всерьез лишь потому, что жизнь все еще воспринимает всерьез их самих.
«Вечный изгнанник», «самый знаменитый тунеядец», «поэт без пьедестала» — за 25 лет после смерти Бродского о нем и его творчестве сказано так много, что и добавить нечего. И вот — появление такой «тарантиновской» книжки, написанной автором следующего поколения. Новая книга Вадима Месяца «Дядя Джо. Роман с Бродским» раскрывает неизвестные страницы из жизни Нобелевского лауреата, намекает на то, что реальность могла быть совершенно иной. Несмотря на авантюрность и даже фантастичность сюжета, роман — автобиографичен.
Если в двух словах, то «желание исчезнуть» — это то, как я понимаю войну.
С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.
Эта книга о жизни, о том, с чем мы сталкиваемся каждый день. Лаконичные рассказы о радостях и печалях, встречах и расставаниях, любви и ненависти, дружбе и предательстве, вере и неверии, безрассудстве и расчетливости, жизни и смерти. Каждый рассказ заставит читателя задуматься и сделать вывод. Рассказы не имеют ограничения по возрасту.
«Шиза. История одной клички» — дебют в качестве прозаика поэта Юлии Нифонтовой. Героиня повести — студентка художественного училища Янка обнаруживает в себе грозный мистический дар. Это знание, отягощённое неразделённой любовью, выбрасывает её за грань реальности. Янка переживает разнообразные жизненные перипетии и оказывается перед проблемой нравственного выбора.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Рассказ. Случай из моей жизни. Всё происходило в городе Казани, тогда ТАССР, в середине 80-х. Сейчас Республика Татарстан. Некоторые имена и клички изменены. Место действия и год, тоже. Остальное написанное, к моему глубокому сожалению, истинная правда.