Искушение архангела Гройса - [25]
– Все мы советские люди, – подхватил Лев Васильевич. – Нехорошо играть в политику на трагедии. Евреи сделали революцию и стали самими нами, советскими людьми. Они приняли все горести, разделили все радости вместе с нами… За время войны погиб каждый четвертый белорус…
– Каждый шестой! – неожиданно резко возразила девушка, интересовавшаяся моим автомобилем. – Погиб каждый шестой. Здесь полегло около миллиона военнопленных со всего Союза, сто пятьдесят тысяч служили немцам – они что, тоже жертвы? Ну и большевики хорошо поработали. И вы, Илана, извините нас. Извините, что молчим. Мысленно мы с вами.
Шаблыка расплылся в улыбке.
– Вот как! Бунт на корабле? За словом в карман не полезут.
Ненавистник фуфлогонов мрачно кивнул, налил себе апельсинового сока в стакан из-под киселя и перед употреблением его понюхал.
– От евреев освободиться можно, – вдруг выдохнула Ольга. – Не такая уж большая это проблема. Можно дружить, а можно и не замечать. Главное – понять, как освободиться от мертвецов. Они всегда с нами! Смотрят на нас, перешептываются. Сегодня они друзья, а завтра…
Народ испуганно замолчал. Мне тоже показалось, что соседка приняла на грудь лишнего. Лицо ее пошло пятнами, на шее появилась испарина. Она не могла отчетливо выразить свою мысль, но, видимо, чувствовала то, чего не ощущают другие. Я насторожился. История с Гарри все еще не выветрилась из головы. Завершить мысль соседке не дал Матюшонок. Чокнутый пенсионер пришел на огонек, правильнее бы сказать, на запах. Дверь к Шаблыкам была открыта, старик не стал стучать. Из прихожей послышался его сипловатый голос, поздравляющий всех с Незалежностью и хорошими погодами.
– Гладиолус Оленьке принес, – базлал Матюшонок. – Лидка сама посадила. Луковица с кулак! Медовый цвет, хмельной! Пчелкам радость, девкам страсть!
Вскоре его физиономия появилась в дверном проеме, он долго снимал с себя сандалии и, судя по виду, устал.
– С праздником, сябры! – выкрикнул он.
Цветок Матюшонок сорвал на клумбе у дома, и не самый удачный. Вялый, полузасохший, хотя и внушительных размеров, этот дар вряд ли можно было считать сюрпризом.
– Привет, – без энтузиазма сказал Шаблыка. – Заходи, коли пришел. Нальем. Годовщина как-никак… Свято…
Матюшонок перевел глаза с эмвэдэшного Максима на меня, контуры его мысли с треском замкнулись.
– Максимка, хватай его! Россиянина! Шпиён, диверсант, поджигатель! Он здесь, чтобы лишить нас свободы! Нарочно приехал! Пишет доносы в Москву, совращает девок! Олигарх! Ворюга! Азиат! Контрабанду распространяет! Я работал в магазине «Конфискат», знаю таких! На вид красавчик, а под полой запрещенные консервы!
Все рассмеялись. Магазином при местной таможне в свое время пользовались многие. Конфискованная у транзитников продукция реализовывалась за полцены, а если по блату, то и бесплатно. Сигареты, консервы, водка. Непонятно, почему все это отбиралось пограничниками, но разнообразие в продовольственный рацион поселка вносило. Какие там крабы, какая икра? Сплошные бычки в томате.
Матюшонок выпил предложенную ему дозу, недовольно поморщился и добавил:
– Зря вы пригрели у себя эту змею.
День независимости неожиданно отлился в моем сознании в загадочный символ. В моей жизни вышло так, что мои многочисленные друзья по преимуществу были евреями. И я почему-то пережил почти всех, несмотря на их пресловутую хитрость и живучесть. У меня был свой собственный маленький холокост, представленный моими погибшими еврейскими друзьями. Гога Ванштейн, Гарри, Штраух… Всех сейчас не упомнить, я называю лишь самых близких. Мне было плевать на все, сказанное сегодня на вечеринке, для меня эта пьеса имела некоторый личный смысл. Я вспоминал отзвуки фраз, интонации, законченные предложения… Они поднимались, как легкие пушинки в продуваемой комнате, и в новом порядке опять располагались в моей голове.
Ничто ничего напрямую не означает. Весть передается по-другому. В каждом шуме, в каждой самой идиотской фразе есть что-нибудь сказанное и для тебя. Это не лозунг, не наставление, не намек. Просто нечто, невольно продвигающее тебя к пониманию того, что с тобой происходит. Сегодня вечером мне стало понятно, что я в этом понимании нуждаюсь. И что оно приближается ко мне.
13. Рыцари мусоровоза
Стулья задвигались: кто-то поднимал тост на посошок, кто-то слизывал с пальца крем минского торта. Через минуту от застолья не осталось и следа. Мы с Иланой вернулись к себе, она передала мне пару пакетов с мусором. В восемь вечера на вертолетную площадку приходила мусорная машина. Это был момент единения. Место встречи изменить нельзя. Мы с женой по какой-то причине этой ежедневной встречей пренебрегали. Стационарные мусорные баки располагались сразу за школой, мне нетрудно было сгонять туда на машине, иногда сходить пешком. А вот людям нравилось собираться, судачить о том о сем, смотреть на содержимое мусорных ведер соседей. В связи с Днем незалежности я решил присоединиться к коллективу.
– Здравствуйте! Давно не виделись! – шутили соседи друг с другом.
Матюшонок стоял поодаль, брезгливо плевался. Шаблыка выделялся из небольшой толпы красной жилеткой и большим, почти такого же оттенка красным ведром. Остальные были одеты скромнее, но все-таки наряднее, чем обычно. Женщины накрашены, мужчины наглажены. Сквозь запах свежего алкоголя пробивался стойкий приторный парфюм, видимо, один на всю округу.
Раньше мы воскуряли благовония в священных рощах, мирно пасли бизонов, прыгали через костры и коллективно купались голыми в зеркальных водоемах, а потом пришли цивилизаторы, крестоносцы… белые… Знакомая песенка, да? Я далек от идеализации язычества и гневного демонизма, плохо отношусь к жертвоприношениям, сниманию скальпов и отрубанию голов, но столь напористое продвижение рациональной цивилизации, которая может похвастаться чем угодно, но не глубиной мышления и бескорыстностью веры, постоянно ставит вопрос: «С кем вы, художники слова?».
Смешные, грустные, лиричные рассказы Вадима Месяца, продолжающие традиции Сергея Довлатова, – о бесконечном празднике жизни, который начался в семидесятые в Сибири, продолжился в перестроечной Москве и перешел в приключения на Диком Западе, о счастье, которое всегда с тобой, об одиночестве, которое можно скрыть, улыбнувшись.
Автор «Ветра с конфетной фабрики» и «Часа приземления птиц» представляет свой новый роман, посвященный нынешним русским на Американском континенте. Любовная история бывшей фотомодели и стареющего модного фотографа вовлекает в себя судьбы «бандитского» поколения эмиграции, растворяется в нем на просторах Дикого Запада и почти библейских воспоминаниях о Сибири начала века. Зыбкие сны о России и подростковая любовь к Америке стали для этих людей привычкой: собственные капризы им интересней. Влюбленные не воспринимают жизнь всерьез лишь потому, что жизнь все еще воспринимает всерьез их самих.
«Вечный изгнанник», «самый знаменитый тунеядец», «поэт без пьедестала» — за 25 лет после смерти Бродского о нем и его творчестве сказано так много, что и добавить нечего. И вот — появление такой «тарантиновской» книжки, написанной автором следующего поколения. Новая книга Вадима Месяца «Дядя Джо. Роман с Бродским» раскрывает неизвестные страницы из жизни Нобелевского лауреата, намекает на то, что реальность могла быть совершенно иной. Несмотря на авантюрность и даже фантастичность сюжета, роман — автобиографичен.
Реальность — это то, что мы ощущаем. И как мы ощущаем — такова для нас реальность.
Я был примерным студентом, хорошим парнем из благополучной московской семьи. Плыл по течению в надежде на счастливое будущее, пока в один миг все не перевернулось с ног на голову. На пути к счастью мне пришлось отказаться от привычных взглядов и забыть давно вбитые в голову правила. Ведь, как известно, настоящее чувство не может быть загнано в рамки. Но, начав жить не по общепринятым нормам, я понял, как судьба поступает с теми, кто позволил себе стать свободным. Моя история о Москве, о любви, об искусстве и немного обо всех нас.
Сергей Носов – прозаик, драматург, автор шести романов, нескольких книг рассказов и эссе, а также оригинальных работ по психологии памятников; лауреат премии «Национальный бестселлер» (за роман «Фигурные скобки») и финалист «Большой книги» («Франсуаза, или Путь к леднику»). Новая книга «Построение квадрата на шестом уроке» приглашает взглянуть на нашу жизнь с четырех неожиданных сторон и узнать, почему опасно ночевать на комаровской даче Ахматовой, где купался Керенский, что происходит в голове шестиклассника Ромы и зачем автор этой книги залез на Александровскую колонну…
В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин — альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» — история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.
Кто продал искромсанный холст за три миллиона фунтов? Кто использовал мертвых зайцев и живых койотов в качестве материала для своих перформансов? Кто нарушил покой жителей уральского города, устроив у них под окнами новую культурную столицу России? Не знаете? Послушайте, да вы вообще ничего не знаете о современном искусстве! Эта книга даст вам возможность ликвидировать столь досадный пробел. Титанические аферы, шизофренические проекты, картины ада, а также блестящая лекция о том, куда же за сто лет приплыл пароход современности, – в сатирической дьяволиаде, написанной очень серьезным профессором-филологом. А началось все с того, что ясным мартовским утром 2009 года в тихий город Прыжовск прибыл голубоглазый галерист Кондрат Евсеевич Синькин, а за ним потянулись и лучшие силы актуального искусства.