Искупление - [41]

- А вестимо ли Некомату, что беглый полоняник Елизар Серебряник пристал к кузнецкой сотне и вошел в мои численны люди? - спросил Серпуховской.

Серпуховской привстал со стольца, наклонился в сторону великого князя и негромко проговорил:

- Это он, Серебряник, подобрал во степи стреляного человека, что из Сараю притек...

Кивнул и с интересом стал рассматривать Елизара.

- Почто, Некомате, вырядил ты себя супротив князя? - виновато спросил тиун. Казалось, он боится купца: верно, немало кун заплатил ему сурожанин за помощь, а тут - князь...

- Сей холоп - мой! Он мне божился куны отслужить и в смердах моих остаться до конца живота! Он беглый, а со времен Мономаховых...

- Вольной я! - крепким голосом грянул Елизар. Он вышел на целых два шага вперед Некомата, и всем открылась его высокая стать, сильные руки, торчащие из засученных рукавов, и жарко горела рыжая голова, стриженная под "горшок" - работа сестры.

- Ты мой холоп! - топнул ногой Некомат. - В иные годы он за день гнездо стрел ладил, сам мне похвалялся, когда пособить просил в Суроже! Мой отныне холоп!

- Вольной я!

- Молчи! - вмешался тиун. - Помолись и скажи суду: помог ли тебе купец Некомат из полону утечь?

- Не было того! В Суроже я куны брал у него - то истинно так, а бежал я един! Не было там никаких Некоматов, ночь была с грозою... Не было купца сего и тогда, когда меня, младого, на аркане вели в Орду. Куны я верну ему - пусть так и пропишут ябедники, а во холопы не пойду, не то что в смерды!

- Ты холоп! Иди ко господину своему! - взвизгнул Некомат.

- Пойду, когда камень по воде поплывет!

- Эко, мудростью насыщен! - крякнули в толпе.

- В мудрецах не хаживал, а сапоги мудрецов нашивал!

Дмитрий улыбнулся на эти слова, и улыбку эту тотчас заметил Елизар. Он вышагнул ближе к помосту и низко поклонился великому князю:

- Великий княже, вели слово молвить!

Тиун Вербов кинулся было оттеснить Елизара, но Дмитрий обронил сверху:

- Пусть скажет холоп!

- Великий княже! Не дай сгинути холопу твоему! И ты, князь Володимер! На твоей трети поселился я ныне у сестры, оборони и ты меня! Того ли ради тек я из полону, чтобы Некомат за горсть серебра внове топтал меня? Из полону притек да убережен - заново рожден! А ему любо кабалить меня, видал сей лукавый Некомат, как я серьги лью да усерязи лажу, вот и желает, дабы я тешил его, богатства преумножая. А за что? За липку горсть сребреца? Так его, серебро-то, во степи растряс - поди-ко собери! Не я ли молил его: вывези неприметно меня на Русь! Не-ет... Страшился пехоты генуезской, с ней шутки плохи! А как я утек - он тут как тут! А я живота своего мог двукраты лишиться. Копьем-сулицею от ворога отбился, а в порубежном поле своима рукама татарина придушил, вот те крест, княже!

- Хоробрым пролыгается! Видывал я этаких во-ев! - воскликнул Некомат.

- Видывал, да токмо не таких! Попался бы ты мне...

- Премерзкий холоп! Я тя сгною!

- Вольной я, и затвори уста свои поганы!

- Не лайся! - встрял тиун. - Тут суд княжий, а не торговой ряд!

Елизар проворчал что-то непонятное.

- Княже! Он лается черно! - донес Некомат и руками за уши, будто не слыхивал.

- Это по-каковски он тебя? - спросил Дмитрий с интересом.

- По-персидски!

- Так ли, Серебряник?

- Истинно, княже, по-персидски, токмо... на русский лад!

- А что!

Елизар помялся, но тряхнул головой - рыжим костром и смело выпалил:

- Сказал: во честном бою я таких Некоматов на дюжину сорок кладу! Княже! Оборони сироту своего!

- А не истаяла ли вера твоя на чужбине?

- Не истаяла, княже.

- А не ел ли ты мясо по средам и пятницам, по малым и великим постам? : .

- Он тамо кобылье молоко пил! - как удар кнута, резанул по спине Елизара выкрик Жмыха. И чего надобно поганцу?

На судах такие крикуны - дороже золота для тиунов, подвойских да ябедников. Они всегда готовы распутать узлы в пользу тиуна. Хоть и лгут они, хоть люди страдают от облыжных слов, зато суд идет скоро...

- Так ли?

- Не скрою, великой княже, пил тамо кобылье молоко - поганился, токмо с той поры отмолил тот грех.

- Ну, коли отмолил...

- А у него баба татарка! - острее сабли срезал Жмых.

Елизар барсом кинулся на Жмыха и стал давить поганую глотку.

- Стража! - взревел тиун.

Елизар уже придавил Жмыха к земле и держал так крепко, что стражники не могли оторвать его от кляузника. В два копья подкололи они Елизара в спину, сдернули обессилевшего и поставили перед князем.

- Верно ли доводит Жмых? - спросил Дмитрий. Елизар не ответил, лишь покаянно опустил голову. Позади примолкшей толпы еще хрипел Жмых, к нему никто не подходил. Такие жмыхи и прежде водились, особенно у татар. В прежние, докалитинские времена баскакам, сбиравшим на Руси дань, переписывавшим численных людей, трудно было без доносчиков: там, глядишь, люди попрятались, там добро прихорони-ли... Не-ет, без доносчиков извелись бы баскаки, вот почему, как драгоценные цветы, из десятилетия в десятилетие выращивали они это гадкое племя, ценили, обороняли его. Доносчик для баскака - начало и венец делу... Иван Калита устранил баскаков от тягот сбора дани, сам вызвался сбирать и отсылать ее. В этом была немалая мудрость русского князя: он отсек повальные толпы баскаков от земли своей, люди немного вздохнули. Изводя жизнь свою на ханскую дань и княжью подать, душу свою держали в чистоте и крепили ту чистоту, но... жмыхи остались.,