Искры завтрашних огней - [12]

— Да уж, дядюшка, тут ничего не поделать… Всё в руке Господней. Он жизнь даёт, он же и к себе призывает, и тяготами наш дух испытывает… Ин ладно! А всё же: как тебя с дружиной в наши края занесло? Не иначе, святой архангел Михаил ко мне вас направил в ответ на мольбы мои.

— Касаемо святого ничего не знаю, але ж явились мы вовремя, как я погляжу. — Усмехнулся в бороду Жбан–старший. — Хоть и завернули мы сюда попутно, по–свойски, ин придётся подзадержаться. В Пражский Град ехали, ан никуда тот не денется: до нас на Влтаве стоял и, даст Господь, после нас и внуков наших стоять будет. А свояку не помочь, так в том урон моей панской чести будет и от добрых христиан поношение великое. И то сказать: в пору, когда чёрные враны всему славянству обиды да неправды творят, всем нам надлежит заедино быть.

— Верно говоришь, дядюшка Ян! Однако ж прости меня за невежество: по молодости да с радости великой от встречи нежданной не усадил я вас с Франтеком и людьми твоими за трапезу. Погодь мал часец, пока ватажники мои на стол подадут. Хоть и неказисто угощение наше лесное, да от чистого сердца идёт! Отец Чтвртак — обратился раненый рыцарь к Полуксендзу — проследи, чтобы ради встречи такой ребятки расстарались, наилучший харч сюда подали.

— Слухаю, шановный пан! Вот только особо подавать и нечего: муку на кнедлики два дня как подъели, сыра осталось полторы головы — и тот овечий, что у бусурман забрали. Есть сало, колбасок моток да вяленая баранина, так ведь ныне суббота, сие вкушать грех, а на одной овощи — только брюхо пучить будет… Да и пиво всё вышло…

— Ничего, отче, придётся грех отмолить. Нельзя же дорогих гостей кормить голодом!

Тут в разговор вмешался младший из Жбанов:

— А может, мастер Макс своё искусство покажет? А то колбаски хорошо, так разве наешься? Вон какая орава–то…

Зееман задумчиво взглянул на меня, после чего вновь оборотился к раненому свойственнику:

— И то верно… Юрась, сей достойный человек, хоть и молод, але ж уже добрый мастер и полноправный член братства Святого Лаврентия, что в Жатеце. Едет со мной в Пражский Град, гхм, по цеховым делам.

Влченишский пан недоумённо вскинул брови:

— С каких пор, дядюшка, ты озаботился делами простолюдинов, да ещё из чужого города? На тебя это не похоже.

— Э, Юрась, мне до их дел касательства нету. Ан мастер Макс — человек полезный, да и за оружие держаться худо–бедно способный. — Зееман разгладил ладонью усы и бороду, скрывая едва заметную усмешку. — Он приятелю моему важную услугу сумел оказать, вот тот и попросил захватить его попутчиком, раз уж всё одно на Влтаву еду. Не по–христиански отказывать ближнему в такой малости! Так теперь и он нам не откажет, небось, добрую трапезу соорудить. Верно я говорю, мастер Белов?

— Само собой, пан Ян! Со всем старанием. Было б только из чего, а уж на вкус пищи никому жаловаться не придётся.

— Ну, так ступайте с Полуксендзом, да и они вот — старый земан сделал жест в сторону притихших в углу стариков — а мы пока с паном Влченишем по–семейному втроём побеседуем.

— Дозволь луку взять? — обратился я к раненому пану.

— Бери, что потребно, да и ступайте, ступайте! Да двери прикройте, нечего холод напускать! — Раздражённо буркнул Влчениш.

Ну понятно, господа вояки желают посекретничать, вон, даже стариков выставляют прочь. Второй–то раненый, похоже, в беспамятстве: за всё время не вздохнул, не шевельнулся. Ну что ж, мне чужие секреты ни к чему, на самом разве что штамп 'Для служебного пользования' не проставлен.

Прихватив со стены луково–чесночную вязанку, я вслед за Чтвртаком прижмурившись, вышел из избушки. Даже сквозь полусомкнутые веки сияющий в солнечном свете снежный покров слепил приспособившиеся к мраку жилища глаза, а свежий морозный воздух холодными струями врывался в ноздри, вытесняя из лёгких вонь и чад влченишевского жилища. Эх, хорошо–то как!

Второй очаг, на котором мне и предстояло готовить, как выяснилось, был сложен в яме внутри самого большого шалаша, в котором спокойно могла разместиться дюжина человек. Хотя определение 'сложен' к нему малоприменимо. Роль эту играла здоровенная разбитая макитра литров эдак на двенадцать объёмом. Псевдо–дымоход представлял вставленные друг в друга трубки из свёрнутой коры, заглублённые в выходящую за пределы шалаша канавку, присыпанную сверху землёй. Остроумное сооружение выводило за пределы лесного жилища большую часть дыма, рассеивая его поодаль, в ближайшем кустарнике. Впрочем, полностью от задымления помещения эта конструкция не спасала.

Основательные и запасливые — а что вы хотите: славяне! Сам такой — разбойнички надыбали в качестве кухонной посуды не только с полторы дюжины разных керамических горшков и плошек, но и три металлических котла, два из которых, судя по форме, явно были затрофеены у покойных монголов.

Наскоро перезнакомившись с присутствующими и доведя информацию, что на сегодня власть на кухне меняется, я скинул стесняющий движения кожух и принялся за дело. Прежде всего погнал деда Стаха за хранящимися в сарайчике вяленым мясом и упомянутыми Чтвртаком овощами, основательно умылся возле шалаша ароматно–свежим снегом, тщательно оттерев руки. Ещё не хватало какую заразу в пищу занести! Попавшихся под руку Павла и Эзру снабдил тяжеленными деревянными вёдрами и озадачил доставкой воды из родника под крестом. А нечего: на всех буду готовить, так что и им достанется. Тем более, что по социальному статусу они стоят ниже всех, присутствующих в разбойничье–повстанческом лагере: хлоп — это живая собственность своего хозяина, самый нищий крестьянин–седлак намного значимей такого запроданца. Ну, а мне, назначенному на время похода жбановым шеф–поваром, они подчиняются автоматически в качестве кухонных рабочих. Ничего не поделаешь: феодализм. Всё упорядочено. Личная свобода не распространяется за рамки сословных ограничений.