Искры - [27]

Это кундрючевцы шли ко всенощной спасова дня.

Парни и девки тоже готовились к празднику. Собравшись на улице, ребята уговорились, что и кому делать, и поодиночке направлялись в церковь показаться родителям, а заодно, по наставлению Федьки, обзавестись и деньгами, чтоб завтра весело провести день в станице. Дело это оказывалось нехитрым: каждый должен был положить на церковную тарелку копейку-две и взять сдачи одну или две серебряные монеты.

Девчата занялись добычей провизии для праздничного угощения.

Мед Алена раздобыла просто: показавшись отцу и матери в церкви, она незаметно вернулась домой, выгнала из хлева старую свинью на пасеку, а потом свалила несколько ульев-колодок.

— Бабушка, свинья колодки поперекидала! — спустя несколько минут сообщила она оставшейся дома бабке Загорульчихе.

— Матушка-заступница! Убьет нас теперь Нефед. Да как же она вылезла?

— Должно, цепку вы не накинули.

Боясь, чтобы не узнал Нефед Мироныч, бабка и Алена, обвязав головы сетками, водворили ульи на место и собрали пролившийся мед. Когда бабка загоняла свинью в закут, один большой кувшин с медом Алена спрятала.

Гусятину пришлось добывать более хитроумным способом. Выйдя на край хутора, Алена приволокла из своей левады сноп жита и вместе с Настей и Оксаной направилась к ставу. Там Настя разобрала сноп, обложила Алену стеблями и обвязала веревкой.

У самого берега покрякивали утки, увлеченно цедили песок и щелкали клювами.

Поодаль от них то и дело пронзительно вскрикивали гуси.

Зорко следили за ними большие черные глаза Алены, да не замечали гуси снопа. Заметили его утки. Три из них, покачиваясь, тяжело подошли к снопу и принялись вылущивать из колосьев зерно. Потом чей-то гусак, чубатый и большой, осмотрительно задирая голову, робко приблизился к утиной компании, вытянув шею, боязливо дернул за колос.

Вскоре целым табуном, отгоняя уток, гуси лущили колосья, дергали Алену за юбку, щипали голые ноги.

Алена нацелилась было схватить первого, ближнего гуся, как сзади нее раздался чей-то мужской голос:

— Аль мой? Так не должно. Придется взять.

Кто-то спрыгнул с дрог, послышались шаги. В это время один гусь отчаянно вскрикнул и прилип длинной шеей к снопу, неистово хлопая по земле могучими крыльями. Сноп подпрыгнул, под ним вдруг показались ноги и побежали, мелькая голыми пятками. Гуси и утки с громким гоготаньем и кряканьем шарахнулись в речку и, бороздя воду, поплыли.

Человек, работник отца Акима, оторопел, приняв сноп за оборотня.

— Господи Исусе! Матерь божья! Сгинь! Пропади! — в испуге бормотал он, крестясь и крестя убегающую Алену, и что было духу метнулся к своей бричке.

А на другом краю хутора, лишь только стемнело, под стенкой панского сада собрались Федька, Леон и Яшка. Напряженно всматриваясь в темь между деревьями и затаив дыхание, они прислушивались к малейшему шороху в саду, пытаясь определить местонахождение деда Мухи. Но в саду было тихо.

— Да он в церкви, — прогудел Яшка.

— Полезли! Бежать, глядите, будем назад, а то впереди речка, — наставительно проговорил Федька, и все трое бесшумно перелезли через стенку.

Где-то на хуторе, несмотря на канун годового праздника, бойко голосила ливенская гармошка. Звонкий девичий голос вторил ей:

Милай мой, идем домо-ой,

Зорька занимается!

Поздней ноченькой приде-ешь —

Маменька ругается.

На речке задорно крякали утки, неуемно галдели лягушки, в хуторе лаяли собаки.

3

Дед Муха только что вернулся из обхода и был в сторожке. Он снял сапог, намереваясь прилечь отдохнуть, как вдруг тишину звонко огласил колокольчик. Это означало, что в саду кто-то тронул сигнальную проволоку, на четверть от земли протянутую вдоль стенки со стороны хутора.

— Только же был. Когда ж они успели? — удивленно проговорил дед Муха, с сапогом в руке стоя посреди сторожки и не отрывая взгляда от колокольчика. — Опять, должно, кобель сиганул, а ты иди. Вот жизнь чертячья, прости ты дурака грешного!

Задумчиво почесывая редкую свою бородку, он подошел к двери, вслушиваясь, не донесется ли из сада какой подозрительный шорох, и неуверенно взглянул на стоявшее в углу хозяйское старинное шомпольное ружье.

Бабка его после всенощной задержалась где-то в хуторе, посоветоваться было не с кем. И дед решился действовать с оружием в руках.

Торопливо одевшись, он взял ружье, не без опаски высунулся из сторожки и, наклонясь, нетвердыми шагами пошел между рядками деревьев. Часто останавливаясь, он приседал на носки, прислушивался, приставив ладонь к уху, всматривался, не видать ли кого в свете восходящей луны, и опять неслышно пробирался дальше.

В середине сада вздрогнуло и зашумело дерево. Вздрогнул и дед Муха.

«A-а. Стал быть, на самом деле трусют? Не иначе — скороспелку. Молодец, дед, что оружию прихватил!» — похвалил он себя и, оглянувшись, шепотом позвал своего помощника:

— Полкан! Полкан! Нету. Где ж тебя черти мотают в такую минуту?

Дерево вздрагивало чаще, шумней. Дед Муха, изогнувшись вдвое, прошел еще саженей десять, опять присел на корточки, стараясь удостовериться, много ли воров.

Шелестели о листья падающие яблоки, глухо ударялись о землю, а вокруг яблони вприпрыжку сновали тени.