Искры революции - [23]
Узкие окна не пропускали мутного света, подслеповатые лампы в камерах и электрические «солнца» во дворе погашены чьей-то трусливой рукой. В этой страшной темноте в последний путь мимо корпусов шли честные, свободолюбивые люди.
— Миша! Это ты? — раздался голос с верхнего этажа.
— Нет, я — Артаманов! — ответил сдавленный голос, заглушенный топотом ног и лязгом кандалов.
— Прощай, товарищ, прощай! — покатилось от корпуса к корпусу.
Лязг кандалов, сдавленный крик и топот ног стихли за корпусом в первой части тюремного двора, прилегающего к базарной щепной площади.
…Гнетущая тишина. Минуты тянутся часами. Опять глухо звякнули кандалы.
— Миша, это ты?! — вновь спросил знакомый голос сверху.
— Павел, это я. Не волнуйся. Я спокоен. Умирать вовсе не страшно. Прощай!
— Прощай, товарищ Гузаков! — ответило множество голосов со второго этажа красного корпуса.
— Миша, Миша!! Слышишь ли ты меня?!! — истерически кричал мальчишеский голос с нижнего этажа.
— Слышу, Петя! Не волнуйся! Передай матери, брату и сестрам, что я умираю спокойно. Передай привет симцам! Брат, продолжай борьбу за рабочее дело! Прощайте, товарищи!
— Прощай, Миша! Прощай, Гузаков! Прощай, товарищ! Проща-а-ай! — слилось в единый мощный голос тюрьмы, замкнувшей сотни людей в каменных мешках.
— Вы жертвою пали в борьбе роковой… — запели заключенные, сотрясая стены казематов. — …Любви беззаветной к народу, вы отдали все, что могли, за него, за жизнь его, честь и свободу…»
Гузаков твердой поступью вошел на эшафот.
— Гузаков сам накинул себе петлю! — кричали наблюдатели.
Через тридцать тягчайших минут около красного корпуса показались движущиеся тени.
— Палач, палач! — кричали с верхнего этажа. Какая-то фигура заметалась из стороны в сторону.
А из камер неслось за пределы тюрьмы:
Гремели железные двери. Гудели тюремные стены.
Наступил долгожданный день для Веры — 24 мая 1908 года. Сегодня она станет женой Миши и пойдет с ним хоть на край света.
— Нет, кровопийцы, любовь сильнее смерти! Я не дам вам своего Мишу на растерзание. Вы не имеете права! Даже смертникам даруют жизнь, если девушка хочет стать его женой.
Вера взглянула на фотокарточку Михаила, подаренную при расставании в Симе, положила с ней рядом свою. «Вот, видишь, этот наряд. Я сейчас так и оденусь». Она надела белую вышитую кофточку, зеленую, длинную клетчатую юбку, передник с лепестками вышитых роз, красную жилетку, бархатный пояс, блестящие разноцветные бусы и в густые черные волосы вплела цветы.
Вера Никитична Кувайцева (фото 1905 г.).
В назначенный час Вера подошла к тюремным воротам. Ее наряд и просьба пустить в тюрьму изумили тюремную стражу. Стража немедленно провела красавицу к начальнику тюрьмы.
— Господин начальник, я Кувайцева Вера, гражданская жена Михаила Гузакова. В назначенный мне срок пришла сюда за тем, чтобы совершить обряд венчания в тюремной церкви с моим дорогим мужем.
Вера сказала это с такой нежностью, такой теплотой, что, казалось, будь лед на месте начальника и тот бы растаял от такого тепла.
Но бессердечный тупица сказал:
— Госпожа Кувайцева, вы немного опоздали. Ваш муж этой ночью повешен!
— А-а! — крикнула Вера и упала без чувств.
Три месяца она пролежала в больнице без языка, не смогла произнести ни одного слова. И когда к ней вернулась способность говорить, первым ее словом было: «Миша!», а за ним снова слезы.
Что же случилось с Мызгиным Иваном? Почему он не выполнил задание партии по освобождению Гузакова?
В Златоусте на нелегальной квартире Ивана ночью схватила полиция. Не успел он осмотреться в полутемной камере, как его вывели на допрос к приставу.
— Ну-у-с, молодой человек… — сказал пристав, — так как же твоя фамилия?
— Чего изволите? — переспросил Мызгин.
— Прозвище как? Притворяешься?
— А, прозвище! Калмыков Яков Семенович, стало быть.
— Та-ак… Калмыков, Яков Семенович «стало быть», — передразнил пристав. — И родом ты из… — он снова заглянул в паспорт. — И родом ты из Вятской губернии, конечно?
— Так точно, ваше благородие, Котельнического уезда.
— Ну что ж, память у тебя хорошая. Долго зубрил?
— Не понимаю я ваше благородие… не ученый…
— Не понимаешь? Не ученый? Ты что же, меня за дурака считаешь?! Сам дурак! Ты Мызгин Иван Михайлович, по кличке «Волков Петруська». Прибыл ты сюда из Уфы. Ты — член боевой организации. Говори, зачем приехал в Златоуст.
Симские боевики на каторге: Зайцев Г. А., Салов А. Ф., Харьков В. Я., Чевардин А. А., Ширшов И. П., Марков И. П., Гузаков П. В. (фото из жандармского архива).
Мызгин молчал.
— Ну?!
— Ничего не знаю, што вы сказали, ваше благородие. Какой такой «ганизации»? Ничего не знаю.
— Не знаешь, значит? — зловеще сказал пристав и, встав из-за стола, подошел вплотную к Ивану. — Сейчас узнаешь!
Трах! Мызгин получил увесистый удар по щеке… Еще, еще…
— Ну, может, теперь знаешь?!
Мызгин молчал.
— А ну, — приказал пристав полицейским, — дайте ему как следует…
На Ивана обрушился град ударов. Иван свалился на пол. Его подняли, встряхнули и усадили на стул.
— Ну, теперь скажешь, зачем приехал в Златоуст? Кто в Златоусте еще состоит в боевиках? А? Скажешь?
