Искры гнева - [105]

— Что замышляют?

"Я слышал много, но не всё разобрал. Помню: "Головатого обломали…" Меня, Гасана, возвратить Шидловскому. Ярлыки — обещанка-цяцянка. Пусть Головатый ими тешится, лишь бы позвал работных".

Люди, которые вышли из посёлка, приближались. Гасан торопливо написал: "Встречу в другой раз, скажу другое, всё, что вспомню. Будь осторожен, ага, пусть защитит тебя аллах…" Быстро затоптал написанное, бросил в воду палочку, накинул на голову дерюгу, поклонился и исчез в зарослях тальника и осоки.

Услышанное, или, вернее, прочитанное, не очень-то и встревожило Головатого. Обо всём этом он и сам догадывался. Но всё же задумался. Полковник и судья, когда бывают на строительстве, никогда с ним не советуются. Они с ним вежливы, но разговоров почему-то избегают. Людей же, которые прибывают сюда, разбивают по группам и дают им работу сами. А тех, которые льнут к нему, к Гордею, отстраняют, даже, бывает, выпроваживают со строительства. Кроме того, за ним всё время следят; и не только тот длинноногий в мохнатой шапке, а и другие казаки-алешковцы.

"Ладно, всё это чепуха, — стал утешать себя Гордей, — крепость строится, подходят хорошие, надёжные люди, и мы всё равно добьёмся своего, задуманного…"

Баркасы подплыли к берегу. Они привезли ценный, очень нужный груз: пушки, пищали, гаковницы.

Головатый поспешил к причалу.

Пришла вессна…

Хрыстя вытащила из печи большие, бронзовокорые, пышные булки. Хату наполнил пьянящий запах хлеба.

Жарко. Пришлось открыть двери в сенях. Повеяло запахом моря. К плеску волн примешивались размеренные удары тяжёлых колод — баб, которыми забивали в землю дубовый частокол, что возводился вокруг крепости.

Хрыстя попросила женщин-помощниц, чтобы они сами делали новый замес, и вышла во двор. Небо было чистое, голубое. Ясный простор так и манил куда-то вдаль — за овраги, за леса…

Бурунились, набегали волны. В лицо била густая солоноватая пыль. Хрыстя повернула вправо, выбралась на гору, пошла степной целиной. Ноги путались в жёсткой, всклокоченной прошлогодней траве. Было приятно идти по холодноватой, но ставшей уже тугою земле. Вокруг из-под слежавшейся травы пробивались зелёные ростки молоденькой травки. На пригорке, где курчавилась мята, вспыхивали синевато-фиолетовые всполохи, а рядом, как густые брызги раннего солнца, красовались островки жёлтых одуванчиков.

Хрыстя загляделась на первые дары весны. Они были такие же чистые, доверчивые, как и тогда…

В тот день они шли лугом в зелёную бесконечность, среди тонкостебельной овсяницы, клевера, навстречу им плыли и плыли фиалки, плёсы кустистых одуванчиков.

— Видишь, как огненно всё вокруг цветёт, — сказал, задумавшись, Семён. — Вот так и мы зажжём огни, только настоящие…

Он доверчиво, с увлечением рассказывал о своих побратимах из бахмутских солеварен, крепостных из Ясенева. Недавно они вырвали из когтей царских приспешников десятка два беглецов, которых гнали в панские имения, и напугали нескольких здешних дукачей-богачей, что угнетали бедняков. Но это, говорил Семён, только начало. Компания у них пока ещё небольшая, однако она быстро растёт. Скоро они заимеют хорошее оружие и махнут по городам и сёлам. Будут собирать всех обездоленных, будут сеять искры гнева — бороться за волю.

С замирающим сердцем слушала Хрыстя тот рассказ. Она была уверена: если бы Семён жил в дни походов Богдана Хмельницкого или Кондрата Булавина, когда бушевал бунтарский дух бедноты, он бы наверняка был среди них и стал одним из прославленных героев.

Когда Семён со своими побратимами проучил лиходея Синька и попал в лапы панских приспешников, Хрыстя без колебания стала на его защиту, а потом принялась освобождать его из тюрьмы.

И вот Семён свободен. Он рядом с нею. Казалось, должно бы теперь прийти то, о чём мечталось, что спрятано глубоко в сердце. Должно бы… Но…

Началось, а вернее сказать, выяснилось всё в пути, когда добирались сюда, к Азовскому морю. В один из вечеров они остановились, как всегда, на отдых. Мохнатая чёрная тень густела и густела: Землю окутывал сумрак.

В степном буераке паслись их стреноженные лошади. За ними присматривал Гасан. Хрыстя и Семён сидели под терновым кустом. Они были начеку и при малейшем шорохе настораживались. В степи, вдали от людского жилья, всегда будь настороже — вокруг рыскают волчьи стаи, могут подкрасться и добытчики чужого добра, а то, глядишь, налетят внезапно татары. Они прислушивались ко всему и потихоньку переговаривались.

Хрыстя уже в который раз советовала, настаивала вернуться в родной край, она согласна была поселиться не в Ясеневе, а в Торе или в Бахмуте — разыскать бывших Семёновых побратимов или собрать других смельчаков и проучить лиходеев…

— Пусть теперь кто-нибудь собирает, бьётся. А с меня довольно, — обронил тогда, будто неохотно, Семён.

Хрыстя оцепенела. Может, ей показалось?.. А может, он сказал эти слова не подумав, лишь бы что-то сказать?

— Как это "кто-нибудь"? — спросила она, стараясь говорить спокойно. Ответа ждала, затаив дыхание: напряжённая, притихшая.

— Пусть другие попробуют, — процедил глухо Семён. — Пусть пробуют…

Крайне ошеломлённая, Хрыстя смутилась, а придя в себя, выговорила твёрдо: