Искры гнева - [102]

— Дяденька Гордей, заступитесь за доброго человека, — умоляла Хрыстя, — поверьте, за доброго.

Головатый решил пока не говорить, что он и сам сейчас словно пленный во вражеском лагере. Тот всадник, что виднеется на холме, всё время неотступно следит за ним. Полковник Балыга, к которому, как догадывается Гордей, повели Гасана, что-то задумал… А что? Пока ещё не совсем ясно… Наверное, решил не выпускать его, Головатого, отсюда… Ну что ж, появление Хрысти и Семёна очень кстати. Оружие у них, как видно, хорошее: пистолеты, сабли, пики. Кроме того, есть три запасных лошади. Так что если придётся пробиваться, то одна из лошадей пригодится чумачку Саньку. А другая — Оверке… Но как исполнить просьбу Хрысти?..

— Господин Головатый! — закричал, подбегая, посыльный. — Вас разыскивает Сторожук. Он у господина полковника. Вас там ждут!

"Вот и новая неожиданность, — улыбнулся Гордей. — Интересно, зачем это я им понадобился…"

— Раз приглашают, придётся охать, — проговорил Гордей и посмотрел на Хрыстю и Семёна: — Может, поедем вместе?

— Куда вы, туда и мы, — сказала Хрыстя и подвела Головатому копя.

Когда въехали в рыбачий посёлок, что прилепился под горою недалеко от крепости, на берегу озера Домахи, Гордей спешился.

— Я буду там, — показал он на широкую, казалось, приземистую, крытую очеретом избу. — Далеко не уходите, лошадей держите наготове, — хотел добавить "и оружие", но, чтобы не волновать и без того взволнованных юных друзей, удержался.

— Наверное, затевается что-то неприятное?.. — спросила обеспокоенная Хрыстя, почувствовав, что Головатый в разговоре с ними что-то недосказывает. Девушка видела, что Гордей чем-то очень озабочен, хотя держится, как всегда, спокойно, уверенно.

Головатый признался, что он и сам пока толком не знает, что к чему клонится. А когда не знаешь, кто какими глазами на тебя смотрит и что замышляет, будь на всякий случай осторожен, готовься к отпору.

Ведя разговор, Головатый одновременно проверял готовность притороченного к седлу коня оружия и внимательно поглядывал на крытую очеретом избу.

Посреди улицы Гордея встретил Сторожук.

— А мы думаем-гадаем: где это наш проводник ходит-бродит? Не клад ли, случайно, ищет? — деланно весело выкрикнул он и развёл широко руками, будто для объятий.

Но Головатый даже не остановился.

— Пошли, пошли быстрее, — стал подгонять Гордея Сторожук, — услышишь приятное для себя. Мы очень много думали, и так, и эдак, и решили согласиться с тобой — дать приют тем, кто будет возводить нашу цитадель. Как видишь, всё хорошо! Ей-богу, хорошо! — воскликнул Сторожук и толкнул понизовца, будто своего лучшего друга, в бок. — Сейчас зайдём к полковнику, и он подтвердит сказанное мною да, наверное, добавит что-нибудь важное и от себя.

Гордей был рад такой новости и вместе с тем удивлён поведением Сторожука. Что это он так панибратски ведёт себя? По имени, правда, не называл, но и ни разу не произнёс: "господин", "милостивый сударь", как это было до сих пор. И вообще почему это вдруг повеяло таким мягким, тёплым ветром? Надо проследить, откуда он дует…

Вошли в небольшой, отгороженный от улицы каменными плоскими плитами, чистый дворик. За длинным, покрытым полосатой скатертью столом сидел, подперев щеку рукою, Балыга. Рядом с ним — справа и слева — стояли два вооружённых саблями человека. В стороне, на каменной плите, сидел строитель Маслий. А в нескольких шагах, у стены избы, горбился, с низко опущенной головой, татарчук Гасан. В длинном, почти до пят, тулупе он был похож на прислонённое к стене пугало.

Увидев Сторожука и Головатого, Балыга перестал допрашивать Гасана, предложил прибывшим сесть и, немного помолчав, строго сказал:

— Татары — наши враги. Мурзакам не место среди нас, христиан. А тем более разведчикам! Смерть! В море его! Пусть плывёт в свой Крым!

Татарчук побледнел, пошатнулся, но не упал, только ещё ниже наклонил голову и словно окаменел.

Балыга покряхтел, будто прочищал горло, и стал смотреть на дымок, который вился из трубы, клонясь то в одну, то в другую сторону.

— Господин полковник, — заговорил Головатый и обвёл глазами всех, кто был во дворе, — это правда, татары — наши враги, неволят наших людей. Пощады людоловам-мурзакам не было и не будет. Но этот хлопец, как мне известно, сам был невольником, служкой у изюмского полковника Шидловского. Убегая от него, помог освободить из неволи наших людей. Хлопец без языка. Так что, наверное, не разведчик. И пусть бы себе жил.

— Если без языка и помогал в добром деле, тогда господин Головатый имеет основание так говорить, — поддержал Гордея Сторожук.

Балыга поднялся, подошёл к татарчуку, открыл ему рот, заглянул.

— Значит, беглец от Шидловского?

Гасан кивнул головой.

— Шидловского… — сказал многозначительно полковник и переглянулся со Сторожуком. — Бригадира Фёдора Шидловского… Отведите в хату! — приказал он казакам.

Татарчук повеселел. Выпрямился. Широко открытыми глазами глянул перед собой, задержал взгляд на Головатом. На порозовевшем от радости и волнения лице юноши скользнула едва уловимая улыбка.

Завтракали за тем же длинным столом посреди дворика. Приятно пахло свежеиспечённым ржаным хлебом, вяленой и жареной рыбой, луком и огурцами, только что вынутыми из рассола, заправленного укропом, хреном и листьями вишни. Во двор доносился шум моря.