Искра - [44]

Я чувствую себя немного виноватой, увидев, как от лица Скофилда отливает кровь, когда до него доходят мои слова, но я не против нечестной игры.

Как жаль, что Мидас уже ждет меня в комнате, когда мы со Скофилдом туда возвращаемся.

Когда я открываю дверь и вижу его, у меня все стынет внутри. Скофилд издает сдавленный звук, а Лоу в коридоре отводит глаза.

Я замираю на пороге, и Мидас переводит на меня непроницаемый взгляд.

– Закрой дверь, – приказывает он.

Сглотнув ком в горле, я вхожу в комнату и закрываю за собой дверь, после чего поворачиваюсь к Мидасу. Одетый с иголочки, он стоит со скрещенными руками в парадных брюках и длинной рубашке, застегнутой от ключиц до бедер, с искусной вышивкой по всей тунике. Я на мгновение задаюсь вопросом, на кого он сегодня хотел произвести впечатление, но потом меня отвлекают его сжатые челюсти и резкий взгляд.

Я сжимаю перед собой руки, чтобы они не дрожали.

У меня есть сила. И я.

Эти тихие думы помогают набраться смелости перед вспышкой гнева, которая, без сомнений, вот-вот на меня обрушится.

Мидас пригвождает меня к месту карими глазами, как пара иголок, цепляющая к двери.

– Где ты была?

Я вздергиваю подбородок.

– Я предупреждала, что не буду сидеть взаперти.

Его прорывает сквозь это заполнившее комнату молчание.

– Я сделал это ради твоей безопасности! – Мидас делает шаг ко мне, взмахнув рукой в воздухе так, словно хочет поставить мою взбунтовавшуюся натуру на колени. – Я выпустил тебя из клетки, – говорит он, словно я должна испытывать благодарность за такую щедрость.

– Нет, это я себя выпустила.

Увидев выражение моего лица, Мидас останавливается, и на миг я понимаю, что он вспомнил, как накинулись мои ленты на железную дверь, сорвав ее с петель, и бросили в него. Как он рухнул на пол под их весом.

– Я говорил о своем нежелании, чтобы ты покидала эту комнату. – Мидас тянет за тунику и глубоко вздыхает, словно его непреклонность раз и навсегда решила этот вопрос.

Но нет.

– А я говорила, что не стану сидеть взаперти. Я обещала ходить в сопровождении стражников и соблюдать осторожность. Отныне я не зверушка, которую ты можешь держать в клетке.

Взгляд Мидаса мрачнеет.

– Тебе запрещено бродить по замку при свете дня, и точка.

Угли моего гнева начинают теплиться, загораются и пылают.

– Никакая это не точка!

Он проводит по мне беглым оценивающим взглядом, заметив мои сжатые кулаки и сцепленные руки.

– Ты стала другой после возвращения.

С каменным лицом я отвечаю:

– А ты стал другим с той поры, как надел корону.

Ему не нравится такой ответ.

Я качаю головой.

– Что с тобой сталось, Мидас? – Не хотела произносить это вслух, но этим вопросом я задаюсь уже давно. Он всегда был таким? Или, как лягушка, брошенная в теплую воду, я просто не замечала постепенного накала его алчности, пока она чуть меня не сварила?

Он грозно сводит брови.

– Я возмужал, Аурен. Понял, чего хочу, и просто это забрал.

– Ты стал алчным.

Он резво подходит ко мне, пока его грозная буря не завладевает моим воздухом и не угрожает погасить все светлое и теплое.

– Алчность относительна. Я увидел возможность улучшить себе жизнь. И тебе.

– Ты всех обманул.

Мидас насмешливо хмыкает.

– Хватит причитать, Аурен. Довольно этого бунта. Он тебе не к лицу.

– Нет, проблема в том, что он не к лицу тебе.

Вот в чем заключается истинная правда. Я питомец, которого должно держать в клетке, и марионетка, а если скажу или сделаю что-нибудь по своему уму – то, что ему не по душе или он не может контролировать, – тогда Мидас хочет раздавить это, как насекомое каблуком.

– Хватит! – негодует он, и я вздрагиваю. – Ты ведешь себя как капризный ребенок.

Услышав оскорбление, я отшатываюсь.

– Капризный ребенок? Проклятие, да ты шутишь?

– Попридержи язык, – рычит он, направив палец на мое лицо.

Я замираю.

– Я буду говорить то, что захочу, и покину эту чертову комнату, когда пожелаю. И тебе меня не остановить.

Тебе меня не остановить.

Не остановить.

Нет.

Слова бьются между нами, забиваются ему в уши и гудят у меня на языке, потому что вот она – жестокая правда, которую он не хотел, чтобы я знала: эта сила исходит не только от магии. Она берется из мужества. И у меня есть и то и другое.

Под его взглядом хочется отвернуться, но мне удается не дрогнуть.

– Осторожнее, Аурен. Будь очень-очень осторожна.

Каждое его слово – предупреждающий удар.

Мне становится трудно дышать. Этот темный извитой гнев в груди корчится и тычется перьями и клювом, как какое-то неизвестное животное. Я пытаюсь придумать разумный план, буду затяжную игру и испарюсь прямо у него из-под носа, но больше он не будет держать меня в плену. Моя душа такого не выдержит.

Силой обладаю я.

Я.

Мне все равно, как давно он пытался хитростью заставить меня думать иначе.

– Или что? – бросаю я вызов голосом резким, как удар хлыста.

Мидас хочет мне угрожать, а существо, пробудившееся во мне, хочет сразить его за это.

Не знаю, что видит Мидас в моем лице, но он щурит глаза.

– Хм, вижу, наша разлука нанесла тебе больше порчи, чем я подумал вначале.

У меня вырывается мрачный смешок.

– Думаешь, я испорчена, потому что отказываюсь сидеть под замком, как душевнобольная в лечебнице?