Искра - [14]

Я верю, что Мидас привязан ко мне по-своему ненормально. Но в этой привязанности нет ничего здравого, и ее мало. Я достойна не этого. Вряд ли я вообще когда-нибудь обрету ту любовь, которую желаю.

От этой мысли перед глазами появляется пелена, и я смотрю в потолок, устремив взгляд на покрытое инеем окошко наверху стены. Скорбь липнет ко мне, как покрытая пузырьками вода к коже.

Когда печаль пересиливает гнев, я начинаю задаваться вопросом: что со мной не так? Почему Мидас не может меня любить? Любить искренне.

Мидас любит мою мерцающую кожу, мои блестящие волосы. Он, бесспорно, влюблен в мою силу. Я подарила ему свое сердце и была слишком юна, слишком глупа, чтобы увидеть, что он поклонялся не мне, а моему золоту.

Наверное, я в каком-то смысле ущербная. Недостойная.

Или, возможно, так мне было уготовано судьбой. Возможно, мне позволено иметь только это. Женщина, в силах которой превратить весь мир в золото, должна усмирить свою же алчность.

Быть может, любовь – цена за мою силу.

Мои мысли чахнут, и где-то глубоко я чувствую угрызения совести, переполняющие чашу моих весов. Мидас продолжает мыть мои волосы, разговаривая спокойным тоном. Он рассказывает, как сильно по мне скучал, чем занимался в Пятом королевстве после нашей разлуки, сколько нам предстоит трудов теперь, когда мы снова вместе.

Я позволяю ему говорить, а он позволяет мне молчать. Еду я использую как предлог не поддерживать диалог. Я съедаю все, что лежит на подносе, даже не распробовав, потому что слишком занята своими размышлениями. Ничего не могу с собой поделать и вспоминаю, как он ухаживал за мной в последний раз, купал – сразу после нападения короля Фулька.

Моя рука невольно поднимается к горлу, пальцы обводят небольшой шрам, который остался в этом месте. В действительности той ночью меня спас не Мидас. Это был Дигби, и его я тоже потеряла.

В каком-то смысле у меня отняли всех, кого я любила. Даже Мидаса, а ведь он сидит совсем рядом.

Вымывшись, ополоснувшись и доев остатки, я вылезаю из ванны и надеваю новую ночную рубашку. Она из толстого белого хлопка, подол ниспадает к стопам, рукава широкие и заканчиваются у кончиков пальцев рук. Ленты выжимают себя сами, а потом медленно свисают со спины.

– Ну вот, – шепчет Мидас, оглядев меня с головы до ног. – Ты снова блестишь как новенькая.

Я отвечаю ему натянутой улыбкой. Тело, как и мой дух, устало, и сейчас я хочу только оказаться подальше от Мидаса.

– Мне нужно поспать.

Он тут же кивает.

– Служанки подготовили комнату напротив моей, – говорит он. – Можешь остаться там. В своем собственном… уголке.

В удивлении я настороженно поворачиваюсь к Мидасу лицом.

– В своей комнате? Без решетки?

Он заправляет мне за ухо влажную прядь.

– Без решетки. Только твоя комната, где ты сможешь отдохнуть и быть в безопасности, – тихо говорит Мидас. – Я говорил всерьез. Я был неправ и хочу загладить свою вину, Аурен. А теперь пойдем. Ты наверняка устала.

Я не противлюсь, когда Мидас берет меня за руку и выводит из своих покоев в коридор. Кивнув паре стражников, он открывает дверь напротив. Я захожу вместе с ним и оглядываю темную комнату, где в слабом лунном свете увидеть могу только мягкую постель.

Отпустив мою руку, Мидас подходит к стене и задергивает занавески, а я ложусь. У меня едва хватает сил, чтобы откинуть одеяло и устроиться на мягком матраце.

Я застываю, почувствовав, как прогибается кровать, когда рядом ложится Мидас. Не мешкая, он притягивает меня к себе и устраивает мою голову на своей груди. Я лежу как глыба льда, не собирающаяся таять и желающая улизнуть.

– Расслабься, Аурен, – приказывает он. – Теперь отдыхай. Я останусь с тобой, пока не уснешь.

Я чудом не фыркаю. Это так же отрадно, как если бы мне сказали, что под кроватью чудовище, вот только сейчас чудовище лежит рядом со мной.

Но усталость побеждает упрямство.

Мало-помалу я обмякаю в его объятиях. Однако, когда Мидас начинает ласково гладить мою руку, я крепко поджимаю губы. Меня охватывают ненависть и печаль, но я пытаюсь унять чувства, которые разрастаются во мне как кучное облако.

Хладнокровной. Мне нужно быть хладнокровной. Бесчувственной, безучастной, прячущейся за толстой стеной, за которой он больше не сможет на меня повлиять.

– Моя драгоценная девочка, – звучит в темноте шепот, вкрадчивая речь, слетающая с его находящихся в тени губ.

Ненавижу, что он так в этом хорош. Не хочу, чтобы он обнимал меня, и вместе с тем я так долго этого хотела, и ему об этом известно. Вот почему по моей щеке медленно стекает холодная слеза и падает на его тунику, когда он гладит меня по голове.

– Я люблю тебя, Аурен.

Лжец.

Какой фальшивый, вероломный, изворотливый лжец.

– Я скучал по этому, – зевая, говорит Мидас. Возможно, тут он отчасти говорит правду, а возможно, это очередная уловка, чтобы ослабить мою бдительность.

Как бы там ни было, я дарую себе это мгновение. Только его. Ради невинной девушки, потерявшей любовь, которая у нее как будто была, я позволяю ей получить этот миг. Потому что это… ее тихое прощание.

Под моим гневом и бесчувственностью измельченные осколки разбитого сердца. И эта наивная девушка, сходившая от любви с ума, скорбит под горькой злобой.