Искра Божия. Сборник рассказов и стихотворений для чтения в христианской семье и школе для девочек - [153]

Царствие же Божие, невидимое, есть вечно, и совершенная премудрость состоит в том, чтобы искать и желать его. И через временные труды вы восхитите его, и скоро преходящие муки, которым вы подвергнетесь, преложатся для вас в веселье вечное». Вот как обращалась и как учила своих внуков святая бабка, и обращение, и учение ее в свое время принесли достойные плоды. Внуки ее в исповедании веры пребыли непоколебимыми, как скала, и все трое приобрели себе венец мученический (см.: Четьи Минеи, 16 января).

Итак, если кому-то из вас пришлось бы воспитывать своих внучат, то, во-первых, обращайтесь с ними, как с сиротами, кротко и ласково, и, во-вторых, преимущественно заботьтесь о том, чтобы в юных сердцах их утвердить веру во Христа и самих их через это наследниками Царствия Божия сделать. Как, конечно, вы и заметили, всё обращение Леониллы со своими внуками дышало кротостью и любовью и всё учение ее состояло в том, чтобы христианской вере их научить, утвердить в ней и заставить внуков любить Христа больше всего. Она, как видите, прекрасно понимала, что видимые царства мира сего и самая настоящая жизнь суть ничто, ибо скорый конец принимают, и потому старалась всеми силами отвлечь мысли внуков от земного и направить к Небесному, вечному и Божественному. И вы своих внуков ведите этим же путем, и, без сомнения, этот путь для них должен быть самым лучшим; ибо если они утвердятся в вере в Бога и научатся любить Его, тогда и сами они будут с Богом, и Бог будет с ними; а если Бог будет с ними, то никогда они не пропадут и никаких зол не убоятся.

Благочестивая Анфуса Протоиерей Григорий Дьяченко

Мать святого Иоанна Златоустого, благочестивая Анфуса, осталась вдовой двадцати лет от роду и по любви к благочестивой жизни не решилась вступать в новое супружество. «Когда я был еще молод, – пишет святой Иоанн Златоуст, – помню, учитель мой (а он был самый закоренелый язычник) при многих удивлялся моей матери. Желая узнать, по обыкновению, от окружавших его, кто я таков, и услышав от кого-то, что я сын вдовицы, он спросил меня: сколько лет моей матери и давно ли она вдовица? И когда я сказал, что ей сорок лет от роду и что двадцать лет уже прошло с тех пор, как она лишилась моего отца, он изумился и громко воскликнул: “Ах, какие у христиан есть женщины!”»

Иоанн, получив образование в светских училищах, готовился вступить в звание адвоката[70]; но склонность к иноческой жизни увлекла его к другому роду служения. Один из его друзей и товарищей по воспитанию, имевший на Иоанна большое нравственное влияние, поддерживал его в этих расположениях; и чтобы удобнее достигнуть желания, которое лежало у него на сердце, убеждал Иоанна, оставив жилище матери, поселиться вместе с ним. Иоанн уже близок был к исполнению этого желания. «Но непрестанные увещания матери, – пишет он, – воспрепятствовали этому. Когда она узнала о моем намерении, то, взяв меня за руку и введя во внутренние свои покои, посадила у кровати… Мгновенно из очей ее полились источники слез, а из уст – слова, горестнейшие самих слез. Рыдая, так говорила она мне: “Сын мой! Я не долго наслаждалась сожительством добродетельного отца твоего. Так угодно было Богу. Смерть его, последовавшая вскоре за болезнями твоего рождения, принесла тебе сиротство, а мне – преждевременное вдовство со всеми его горестями, которые могут быть хорошо известны одним только вдовицам. Ибо никакими словами не возможно изобразить той бури и того волнения, которому подвергается женщина, недавно вышедшая из отеческого дома, еще неопытная в делах жизни – и вдруг глубоко пораженная скорбью и принужденная принять на себя заботы, превышающие возраст и саму природу ее. Она должна исправлять нерадение слуг, примечать их коварство, разрушать злые умыслы родственников, мужественно переносить притеснения и безжалостные требования собирателей подати. Если ж еще после кончины супруга останутся дети – пусть будет это дочь, много и она принесет заботы матери, но, по крайней мере, забота не будет соединена с издержками и страхом; но за сына она подвергается тысяче опасений на каждый день и великим заботам. Я уже не говорю о тех издержках, которые она должна употреблять, если желает дать ему хорошее воспитание. Однако никакие невыгоды моего положения не заставили меня вступить в другой брак и ввести другого супруга в жилище отца твоего; но среди смятения и беспокойства я пребыла твердой, не бежала из раскаленной пещи, верно изображающей состояние вдовицы. Во-первых, меня подкрепляла Вышняя помощь. Немало в таковых печалях утешалась я и тем, что всякую минуту, смотря на твое лицо, видела в нем живой и вернейший образец умершего отца твоего. Поэтому, будучи еще младенцем и едва умея лепетать, когда дети особенно бывают приятны родителям, ты уже приносил мне много отрады. Тебе нельзя и того сказать в обвинение меня, чтобы я, верно сохраняя вдовство, угнетаемая бедностью, утратила отцовское наследство, как потерпели то многие сироты. Я сохранила в целости всё оставшееся имущество и вместе с тем не жалела никаких издержек, требовавшихся для твоего воспитания, употребляя на это собственное мое имущество, с которым вышла из отеческого дома. Не подумай, чтобы словами моими я хотела упрекать тебя, – нет. Но за все мои попечения прошу одной благодарности: не делать во второй раз меня вдовицей и скорби, уже угасшей, не воспламенять снова. Потерпи до моей кончины. Может быть, жизнь моя недолго продолжится. Цветущие юностью надеются достигнуть глубокой старости, а мы, состарившиеся, ничего не можем ожидать, кроме смерти. Когда предашь тело мое земле и прах мой соединишь с прахом отца твоего, тогда предпринимай далекие путешествия, переплывай моря, какие хочешь. Тогда никто не будет препятствовать тебе. Но доколе я еще дышу, не разлучайся со мной. Не навлекай на себя напрасно гнева Божия, оставляя меня на жертву таким бедствиям, тогда как я ни в чем не виновата пред тобой. Если я подала тебе причину винить меня в том, что вовлекаю тебя в житейские суеты и заставляю заботиться о твоих и моих нуждах, то беги от меня, как бегут от недоброжелателей, от врагов, забыв и законы природы, и труды воспитания, и навык неразлучного доселе обращения, и всё другое. Но ежели я делаю, со своей стороны, всё, чтобы удалить от тебя малейшее попечение о нуждах жизни, то если не что-то другое, так, по крайней мере, эти узы пусть привяжут тебя ко мне. Хотя ты и говоришь, что у тебя много друзей, но никто из них не может доставить тебе большего спокойствия; потому что нет никого, кто бы заботился о твоем благополучии столько, сколько я”».