Искажение - [59]

– Спасибо, госпожа капитан. Обязательно воспользуюсь.

– Хорошо. – Заубер нервно кусает губы. – Я немного покопалась в медицинской документации. Случай Виктора Гинека и твоих товарищей по взводу не уникален. Что-то подобное случилось по крайней мере однажды во время Пятого контингента. Двоих солдат из Тригеля во время патруля в пустыне поразило нечто, описанное свидетелями как яркая вспышка.

– Не знал.

– Похоже, в каждом контингенте случались необъяснимые происшествия и исчезновения в пустыне Саладх, которые командование прятало под сукно. А наши союзники по коалиции в подозрительной спешке покинули форпост Дисторсия. Попробуем выяснить этот вопрос, пока туда снова не послали вашу роту. А в том, что вас туда пошлют, можно не сомневаться – это лишь вопрос времени.

Четверг, 28 апреля, 02.30

Я просыпаюсь, оцепенев от страха и не в силах пошевелиться. Хочется встать или позвать Петера, но тело не слушается. Широко раскрыв глаза, я не вижу ни очертаний мебели, ни отблесков на стенах от фонаря на плацу.

Часы на полке показывают половину третьего. Больше я ничего не успеваю разглядеть, еще глубже проваливаясь в жаркое подобие сна, заполненное голубым светом, который пронизывает мозг и течет вдоль позвоночника, выкручивая каждый нерв.

Я снова лежу на полу школы в Кумише и скрежещу зубами, видя сквозь ножки столов и стульев, как Ротта терзает невидимая сила. Голова солдата ударяется о пол, изо рта течет пена. Джим таращится на меня и, кажется, пытается что-то сказать, но слова, которые я слышу, исходят не из его рта – просачиваясь в меня вместе со светом.

Я превратился в белковый световод, по которому мчится информация. Содержания не помню – хаотические фразы не складываются воедино. Но я помню тембр голоса – теплый и металлический, определенно женский. И помню, что существо, говорившее со мной, звали Эстер, и оно однозначно не было человеком.

Паралич внезапно отступает, и я столь резко дергаюсь на койке, что с грохотом приземляюсь на пол. Усиль просыпается и зажигает лампочку над головой, полусонно глядя, как я карабкаюсь обратно на свою пропотевшую койку.

– Что случилось, Маркус?

– Уф-ф… – я делаю глубокий вдох. – Ничего особенного, кошмар приснился.

Он гасит свет и отворачивается к стене, а я мысленно повторяю единственное имя, словно благодаря этому могу понять нечто большее.

Вторник, 3 мая, 18.05

Мой коммуникатор ожил. С утра я получил несколько сообщений, но не все открыл. Ответил только отцу, который коротко написал, что желает мне здоровья и счастливого возвращения домой. «Спасибо, папа». У меня нет особого настроения праздновать свой тридцать третий день рождения, и я никому не признаюсь, что он именно сегодня. Не люблю напускных любезностей и похлопывания по спине.

Сержант Голя объявил после обеда, что мы должны провести осмотр машин, немного их почистить и заправить топливом и маслом, так что мы поехали на край базы, к ангару механиков. Несколько парней, интересующихся техникой, копаются вместе с ними под капотом и заглядывают снизу. Главенствуют Усиль и Гаус, которые со знанием дела рассказывают молодым солдатам, насколько важна конфигурация шасси в форме буквы V, что ослабляет поражающую силу дорожных мин. Может, это и правда, но, честно говоря, конструкция эта мало чем поможет, если «айдик» вдарит сбоку.

Остальные протирают стекла, чистят кузова с помощью пневматических моек и высыпают изнутри песок. Мы проделываем это каждые несколько недель, но всякого дерьма внутри набралось до дури. Ларс заодно находит любимый брелок, завалившийся в какую-то щель, и с гордостью показывает подвеску в форме пули с выгравированным сердцем и именем своей жены. Мария Норман подарила ему этот брелок перед миссией. Меня его история волнует мало, но я терпеливо выслушиваю ее, поскольку парень мне нравится.

Когда мы уже собираемся покинуть мастерскую, появляется сержант и отзывает меня в сторону. Мы выходим из здания и останавливаемся возле бочки, в которой иногда сжигаем собственное говно. На базе Эрде не всегда работает канализация, а туалетные кабинки опорожняются по графику.

– Что там за история с Бенешем? – спрашивает Голя. – Что ты, блядь, натворил?!

– Вы про что, господин сержант?

– Маркус, не делай из меня идиота, а то запихну тебя, блядь, в эту бочку. – Сержант по-настоящему зол. – Я знаю, что его отпиздили в Палат-Горга и что это была твоя идея. У меня есть приятель в жандармерии, который сообщил мне по секрету, что сегодня утром Бенеш приходил подать жалобу. Вы что там, вообще ебанулись – самосуд устраивать?

Я все рассказываю Голе – о преследовании Хокке и о том, что рядовой Бенеш не реагировал на предупреждения. Я не пытаюсь врать и признаю вину, но, думаю, хуже всего для сержанта не само происшествие. Его бесит, что он ничего не знал и что Усиль допустил подобное. Именно командир отделения должен заметить проблему и первым ее решить. А мы с Ларсом, как подобает верным псам, обязаны были доложить командиру взвода.

– Дай сигарету, – говорит Голя, который обычно не курит.

Я угощаю его и щелкаю зажигалкой. Последовать его примеру мне не хватает смелости.