Искажение - [24]
Так вот, в тот летний день отец в первый раз, экипировав как следует, повел меня поиграть на детской площадке недалеко от дома. Детей было много. Часов двенадцать, выходной день. Мне было удивительно смотреть на увлеченность этих детей песком, палками, вкопанными в землю автомобильными шинами, выкрашенными в разные цвета. По моему мнению, самым увлекательным сейчас могло быть только разглядывание лиц друг друга. Такие разные: брови, уши, носы, губы и глаза. Скоро я понял, что они этой разницы не видят, но стоило им обратить внимание на меня, тут же сбились в стайку и стали одним человеческим пятном. Я чувствовал, что они боятся меня, потому что я ниндзя. Мамаши, по-птичьему щебечущие на лавках, замолчали и тоже уставились на меня. Все они были из нашего дома или соседнего и о моем недуге – аллергии на солнечный свет – были осведомлены, но, видимо, считая, что это заразно, разобрали детей из человеческого пятна, снова сделав их разными. Спустя какое-то время малыши опять расползлись по площадке, но все равно держались кучкой в стороне от меня.
Я не собирался по этому поводу расстраиваться или пытаться приобщиться к их игре. Я сел на одну из раскрашенных шин и стал наблюдать. Тогда я заметил в кабине фанерного паровоза дикого зеленого цвета, но с красной трубой девочку с длинными черными кудрявыми волосами и, что поразило меня больше всего, в медицинской маске до самых глаз. Очков не было, глаза ее были нормальными, но эта маска… Девочка сидела почти не двигаясь, время от времени поднимала руку и словно дергала за какое-то невидимое устройство; до меня доносилось «чух-чух-чух уууууууу». Я разволновался и подошел к паровозу. Отец внимательно следил за мной, но я уже говорил, что он глупец, и не остановил меня. В очках, маске и капюшоне толстовки я не мог открыть глаз полностью и увидеть в верхних миражах, что произойдет. Девочка заинтересовалась моим внешним видом и на карачках вылезла из паровоза. Мы молча стояли и смотрели друг на друга. Я протянул руку и стащил маску с ее лица. Оказалось, что от подбородка до носа у нее ярко-розовое родимое пятно. Мне понравилось. Она не смогла бы стать частью человеческого пятна никогда, как и я. Мне понравился цвет этого пятна, плавные края и то, что она тоже немного похожа на ниндзя. Я в свою очередь сорвал с «лица» очки и маску, скинул капюшон и полностью открыл глаз. Я видел в верхних миражах, как через десть секунд закричит девочка. В миражах нет звука, но по ее перепуганному лицу и открытому рту я понял, что она заорет. Я видел, как бросились к своим мамашам остальные дети, видел, как ко мне рванул отец, но изменить ничего уже было нельзя.
Когда отец вел меня домой, я понял, что еще мне понравилось в пятне той девочки – цвет. Этот цвет был похож на мои верхние миражи – бесчисленные градации розового, словно смотришь на мир через светофильтр.
В тот день они ругались. Я любил их ссоры, они всегда заканчивались примирением. Такие глупые мои родители и предсказуемые, но так подходили друг другу. Повезло этим двум все-таки встретиться.
Полностью открыв глаз, я сидел в своей комнате и погружался в верхние миражи. Вот что-то отец говорит матери на кухне, а в миражах та уже машет руками, отворачивается. Вот отец ставит чашку с чаем на стол, а в мираже у чашки разбивается дно, на кухне мать сказала: «А поаккуратнее нельзя?» В верхнем мираже отец смахивает осколки на пол. К шести годам, наслаждаясь вот так своим розовым отражением реальности, я научусь выделять нужные мне в моменте участки миражей, фокусироваться на них. Я смогу почти в упор смотреть на двух разговаривающих людей. Тогда же я научусь читать по губам, наблюдая за отцом и матерью в миражах и тут же прислушиваясь к тому, что они скажут внизу под миражами.
После случая на детской площадке нам пришлось переехать. Квартиру, в которой жили, сдали, добавили к этим ежемесячным деньгам еще столько же, сняли квартиру в престижном районе Москвы – у метро «Третьяковская» в доме впритык за церковью. Как сказал тогда отец: «Всегда хотел жить в центре».
