Искатели жребия - [4]

Калинов изобразил на физиономии заинтересованность, и Фейбия продолжала:

— Все дело в том, что мы не можем уделять нашей дочери столько внимания, сколько бы ей хотелось. Да и нам тоже… Вот и получается, что ее воспитывают в основном бабушки и дедушки. Видите ли, наша работа требует систематического присутствия на Марсе… Но когда мы здесь, дочь живет с нами и мы стараемся уделять ей всяческое внимание. Правда, Вэл очень занят, да и у меня времени не так много… Но Флой всегда была очень хорошей девочкой и не доставляла нам никаких хлопот… Вот и тогда… Оказалось, я ошиблась с этим индексом…

— Простите, миссис Салливан, — перебил ее Калинов. — А как часто вы работаете на Марсе?

— Ну… — Миссис Салливан подняла глаза к потолку. — В общей сложности, наверное, месяцев пять-шесть ежегодно.

Калинов мысленно присвистнул:

— А почему бы в таком случае вам не переселиться туда совсем? Раз ваша работа так сильно связана с необходимостью бывать там…

Фейбия покачала головой:

— Ну что вы, сэр… Мы не хотим, чтобы наша Флой выросла марсианкой. Мы люди Земли… И потом: ведь на Марсе живут только те семьи, которые непосредственно заняты на тамошних производствах, а мы-то научные работники. Нам обязательно надо бывать на Земле, иначе мы потеряем квалификацию… Люди нашей профессии постоянно должны общаться с себе подобными — в противном случае, как говорит Вэл, мозги разжижаются… Знаете, обстановка, знакомства, живые контакты и все прочее…

В ее словах был свой резон, и Калинов предложил:

— А почему бы тогда вам не летать на Марс по очереди?

— О, сэр! Вэл просто не сможет без меня там работать: ведь он такой рассеянный.

Им принесли заказанный кофе. Фейбия помахала рукой какой-то дамочке, та с любопытством посмотрела на Калинова. Когда официантка удалилась, миссис Салливан произнесла, виновато глядя на собеседника:

— Я понимаю, сэр, я совершила ошибку, родив Флой. Наша с Вэлом жизнь — это наука, наука и еще раз наука… На этом поприще можно чего-либо добиться, лишь отдавая всего себя работе. Нам не стоило заводить ребенка… Но ведь я женщина, так хотелось испытать радость материнства. И потом, мы никогда дочке ни в чем не отказывали. А мои отец с матерью и родители Вэла во внучке и вовсе души не чают… Так что ей не в чем нас упрекнуть, она получила прекрасное воспитание. Образование тоже получит по полной программе… А не захочет заниматься наукой, пусть занимается чем-нибудь другим, образование в любом случае не помешает.

Не помешает, подумал Калинов. Вот только если бы образованность гарантировала счастье и если бы образование заменяло материнскую любовь.

— А в чем, собственно, дело? — спохватилась вдруг миссис Салливан. — Моя дочь что-нибудь натворила? Флой — очень воспитанная девочка…

— Нет, все в порядке. — Калинов окрасил реплику маленькой толикой равнодушия — так, чтобы не было нарочитости. — Просто я интересуюсь этим индексом… В джамп-связи были кое-какие неполадки — ничего опасного, но на всякий случай мы проверяем.

Его тон сыграл свою роль: Фейбия тут же успокоилась.

— Я пыталась тогда воспользоваться этим индексом, но никуда не попала. Загоралось предупреждение о неправильном наборе, и все. Я обратилась в местное бюро Транспортной комиссии. Они заявили, что такого индекса не существует. На этом все и закончилось.

Калинов решил не продолжать дальнейших расспросов, рассыпался в благодарностях и попрощался. Все равно эта горе-мамаша больше ничего не знает. Во всяком случае, такое складывается впечатление. Можно, конечно, попытаться побеседовать с самой Флоренс Салливан… Но если Флоренс не дура, беседа вряд ли принесет ему дополнительные сведения. Ясно пока вот что: двое подростков из тех семей, которые называют дисгармоничными, имеют отношение к одному и тому же индексу джамп-связи. Под этот индекс и нужно копать.

А вот портрет Флоренс надо будет в ГИБе запросить. Чем черт не шутит, вдруг пригодится?

Честно говоря, нынешнее поколение молодых Калинову нравилось не очень. Какие-то они были ненормальные, равнодушные, словно и не жили в этом мире, а наблюдали за ним со стороны.

Он попытался вспомнить, каков сам был в их годы. Внешность того Калинова он, слава богу, помнил, да и на кристаллах она увековечена. А вот внутреннее, так сказать, содержание… Нельзя утверждать, что это для него темный лес, нет, события, происходившие с ним в те годы, он помнил хорошо, но вот настроение, с которым он тогда переживал эти события, состояние души Калинова-подростка, этакий аромат жизни, как его называл Калинов-сегодняшний, были давно уже заслонены более поздними страницами биографии. Хотя нет, аромат одного события — встречи с Наташкой — он помнил и сейчас, как будто и не прошло с тех пор восемь десятков лет. Наташка-то была бой-девка, и ему немало сил пришлось затратить, чтобы привлечь к себе ее внимание, тем более что сам он в те годы был мальчик нежный, кудрявый, наедине с девчонками чувствовал себя, как в открытом космосе без скафандра, и поведение его в таких случаях соответствовало принципу и хочется, и колется… Но вот в отношения с Наташкой он нашел в себе силы нырнуть, как в ледяную воду — зажмурившись и не раздумывая. И не проиграл… Впрочем, ладно, зачем бередить душу? Прошлого не вернешь!