Искатели истины - [52]
Его собеседник объяснил, что с пальцев трупа, извлеченного из-под трамвая, были сняты отпечатки, по ним и была установлена личность Семы.
Кручинин с разочарованием бросил трубку:
— Я думал, что, может быть, они ограничились документами плюс фотографические карточки, но если были сняты дактилоскопические оттиски — крыть уж нечем. Значит, Сема действительно умер.
— Но также несомненно и то, что он был нынче в институте! — воскликнул следователь.
Десять или восемь пальцев на руке
В один из следующих дней Кручинин предстал перед Грачиком с лицом именинника: Гордеев, наконец, признался в том, что был той ночью у Фаншетты. Но зато Фаншетта теперь категорически отрицала показание Гордеева.
И тут выяснилось еще одно странное обстоятельство. Когда Кручинин сказал Гордееву о запирательстве Фаншетты, тот был, по-видимому, искренно обижен, даже возмущен. Кручинин предложил ему воспользоваться каким-нибудь доказательством, подтверждающим его присутствие у подруги:
— Взять хотя бы забытые тобою перчатки…
— Какие перчатки? — спросил Вадим.
— Твои перчатки желтой свиной кожи.
Вадим посмотрел на него недоуменно:
— У меня никогда не было таких перчаток.
Друзья долго говорили в ту ночь о Гордееве. И именно во время этой беседы Кручинин вдруг как-то странно поглядел на Грачика отсутствующим взглядом.
— Что с вами? — испуганно спросил тот. — Нил Платоныч, друг дорогой, вы мне окончательно не нравитесь!
— Что? — спросил он, тряхнув головой, будто отгоняя какое-то видение. — Что ты сказал?
— О чем вы сейчас думаете?
Кручинин провел рукой по лицу.
— Так, пустяки… кое-что вспомнилось… Ничего, ничего, давай-ка лучше займемся делом. Позвони-ка, пусть пришлют мне сейчас обе карты.
— Какие карты? — с удивлением спросил Грачик.
— Дактилоскопические карты этого самого Семы Кабанчика. Обе карты: ту, что хранилась в архиве, и снятую с трупа после катастрофы.
— Но… сейчас ведь третий час ночи.
— Неужели? — Кручинин недоверчиво поглядел на часы. — Да, действительно… Что ж, придется поехать туда самому.
Через час друзья сидели в Уголовном розыске, и перед Кручининым лежали интересующие его две карты. Но на этот раз он бросил только один взгляд на карты и обернулся к Грачику:
— Ты ничего не замечаешь?
— А что я должен заметить?
— Десять и восемь, — наставительно произнес Кручинин, поочередно указывая на лежащие перед ним карты. — На карте, вынутой из регистратуры, — десять оттисков, как и подобает двум лапам всякого обезьяноподобного; на следующей — оттиски пальцев трупа, вынутого из-под трамвая… их только восемь. Почему не сняли оттиски с указательного и среднего пальцев правой руки трупа? И почему на стеарине у вскрытого вторично сейфа следы именно указательного и среднего пальцев?
— Откуда я знаю? — раздраженно сказал Грачик, которого все еще клонило ко сну.
— А я, кажется, знаю… Садись и пиши: «Прошу эксгумировать тело Семы Кабанчика». Все!
К концу следующего дня Грачик приехал к Кручинину.
— Вам очень нужен труп Кабанчика?
— Да, как можно скорей.
— Так вот… труп Кабанчика предан кремации.
— Благодарю покорно!
— Пожалуйста, джан, пожалуйста.
Инвентарный номер «3561»
— И все-таки он от меня не уйдет! — после некоторого размышления воскликнул Кручинин.
— Кто?.. Кабанчик?
Кручинин посмотрел на Грачика, словно перед ним был человек, задавший вопрос, достойный младенца. Не дав себе труда ответить, он уселся за поданный обед.
Грачик прощал Кручинину много странностей, которые тот допускал в отношении своего младшего друга и ученика. Но приняться за суп вместо того, чтобы объяснить все по настоящему! Это казалось Грачику просто, просто… Есть же границы и его терпению!
Он уже направился в переднюю и схватился было за шляпу, когда из столовой послышался ласковый окрик Кручинина:
— Эй, Сурен, старина, брось глупости! Завтра на рассвете мы едем за раками. Твоим нервам нужен отдых…
Наутро они уехали за город. Кручинин знал уединенное местечко, отличающееся отсутствием людей, общества которых утомленные друзья стремились избежать.
Все шло чудесно. Они отдыхали: с утра залезали по пояс в воду в поисках раков, которых тут, кстати говоря, почти совершенно не было; варили на костре уху и ели чудесную пшенную кашу, пахнущую дымом костра.
Вокруг них не было ни души. От ближайшей сторожки их отделяло по крайней мере три километра.
Тишина стояла здесь такая, что за два дня наслаждения ею можно было простить миру половину грехов. Вечером, когда солнцу оставалось пробежать до горизонта каких-нибудь пять градусов, Кручинин взял малокалиберку и отправился к заводи, где водились щуки. Он любил бить их из винтовки.
Прошло довольно много времени. Быстро темнело. Вдруг Грачик услышал глухой удар выстрела. Это не был едва уловимый щелчок малокалиберки, звук которого от заводи сюда и не донесся бы. Грачик явственно слышал глухой выстрел охотничьего ружья, а пора была уже давно не охотничья. Да и кто и во что мог стрелять в такую темень?
Вскрикнул где-то в камышах чирок. Что его разбудило в этот поздний час? Вот проснулся рой. Плеснула щука. Все было не ко времени и странно. Эти неурочные звуки, начавшись в отдалении, все приближались к тому мосту, где была раскинута палатка. Вскоре Грачик понял и причину этих несвоевременных пробуждений во вспугнутой природе: кто-то шел берегом, шел неуверенно, словно плутал по незнакомой дороге. Временами этот странный путник как будто даже соскальзывал с берега — отчетливо слышалось тяжелое шлепанье по воде.
