Искатель утраченного тысячелетия - [71]

Скажи, бессмертное дерево, чем ты помогло Веригину в его поиске утраченного человеком тысячелетия?

Несколько поодаль от омбу я увидел растение с веерообразными листьями. Оно показалось мне знакомым. Ну конечно, священное растение из Гвианы. Я сразу узнал его по описанию Веригина. Значит, не зря собрал он лилово-синие бархатистые семена этого удивительного растения.

Однако где же на острове было жилье Веригина? Я вернулся к развалившимся хатам. Солнце уже перевалило за полдень. Скоро за мной прилетит вертолет. А вдруг не прилетит? Не хотел бы я остаться на ночь здесь, где у болот покачиваются кубки, полные яда, и где зловещие «книги», растения-хищники, пребывают в голодном томлении – ждут, скоро ли к ним попадет очередная жертва.

Однако я устал. Сел на бревно. Рука скользнула по длинному прохладному листу какого-то растения. Глянули замер: во все стороны (как щупальца осьминога!) распластались по земле листья длиной в метр. И ты, дерево по имени «вельвичия мирабилис», оказалось здесь? Что привело тебя из Африки в нашу страну, на этот островок среди бескрайних болот?

Семь тысяч лет живет секвойя. Но сегодня ученые утверждают: самое долговечное дерево на земле не секвойя, а вельвичия. Здесь, на этом островке, среди болот, твой ствол прячется в земле совсем так, как в Юго-Западной Африке, где он вынужден спасаться от пыльных иссушающих бурь. Сырые болотные ветры трогают, колеблют твои метровые листья, бессмертное дерево. И рядом с тобой обыкновенный наш иван-чай покачивает свои маленькие ланцетные листики.

До свиданья, бессмертное дерево. Иду дальше. Не успокоюсь, пока не найду, где жил Веригин.

«ДРУГОЙ СПОЕТ ОБ ЭТОМ ЛУЧШЕ»

Густые кусты, папоротник, сосенки и сосны. А там, вда – ли, чернеют стены хаты с провалившейся крышей. «Здесь он жил», – сказал я себе. Остановился. Перевел дыхание. Что-то ждет меня там? Что найду в этом доме?

Вот остаток крыльца. Все заросло травой и кустарником. Крыша хаты совсем провалилась. Лишь местами по краям ее осталась щепа.

Лежит большая тесовая дверь, сорвавшаяся с петель. И высокая бледно-зеленая трава, проросшая меж ступенек сгнившего крыльца, хочет войти в хату.

В сенях полутьма. По сгнившим ступенькам я вошел в сени. Что-то резко ударило меня по ноге. Разглядел – крысы. Дверь из сеней в хату закрыта, а за ней какие-то звуки. Толкнул дверь. Рванул, Приоткрыл. И сразу оказался в большой, светлой комнате. Рам нет. Сквозь проемы окон свесились в комнату ветки. Они качаются на легком ветру и мерно и часто бьют, ударяются по длинному ветхому столу. Так вот откуда удары, шорохи. Потолок провалился, и одна доска свесилась, уперлась в этот длинный стол. На полу – осколки стекла.

Стою у дверей в каком-то оцепенении. Смотрю: крысы одна за другой бегут вверх, туда – на чердак, и вниз – по доске, которая свесилась с потолка на стол. Там, в углу, – топчан, на нем какая-то ветошь. Остатки одеяла? А на топчане, в ветоши – крысы. Возятся, визжат. Сколько же их здесь, этих крыс?

Тут я вспомнил, что крысы были подопытными животными Веригина. Да! Но сегодня хозяин дома не Веригин, а крысы!

Направо от дверей – большая полуразвалившаяся чугунная печь. На полу у самого поддувала лежит массивная чугунная дверца. Я двинул ногой эту заслонку. Из-под нее показался полуистлевший уголок какой-то записной книжки. Я нагнулся. Протянул руку… С шипеньем из поддувала поползла лента, черно-бурая, с зигзагообразной ярко-черной полосой вдоль спины. Гадюка?! А за нею маленькие ленты с черными подосками вдоль спинок. О! Да здесь целая гадючья семья! Почти как в сказке. В сказке Змей Горыныч охраняет клад. А здесь – гадюка с гадючатами. И если крысы не изгрызли листы, то тут «заслуга» гадючьего племени.

Поднял с пола палку, сдвинул с места чугунную заслонку. Да тут не одна, несколько книжек! Все еще чего-то боясь, схватил одну и другую… Все они грязные, слипшиеся. Но как это они очутились здесь? Забыл ли, оставил ли их на столе Веригин, а ветер, ворвавшийся в проем окна, смахнул их в глубь комнаты? Может быть, так и лежали они у печи, а заслонка сорвалась с петель, упала и прикрыла, сохранила их? А может, он, этот удивительный Веригин, зачарованный тайной бессмертной юности, прятал эти листки где-то тут, в поддувале печи?

А это что?

Нагнулся. Маленькая металлическая коробочка, покрытая красной ржавчиной. Одно мое неосторожное движениеи она рассыпалась на мелкие шершавые кусочки, и в пальцах остался какой-то круглый и плоский предмет. Я бережно освободил его от полуистлевшей бумаги. Фарфор. Белый фарфор. Перевернул этот предмет, и на меня гляпуло лицо, женское лицо, нежное, округлое. Голубые глаза смотрели доверчиво и ласково. Светлые локоны ниспадали на плечи. Белый воротничок на черном закрытом платье. Наташа… Наташа Порошина! Это она… Вот она какая!

Меня охватило волнение. Мне показалось, что на этом портрете я увидел отражение глаз Веригина. «Гляжу не нагляжусь», – вспомнились мне слова Веригина из письма к Наташе. Я не мог больше смотреть на этот портрет.

Бережно, завернув миниатюру в носовой платок, спрятал в бумажник.

Мне не терпелось: скорей, скорей читать! Забыв о крысах, гадюках, охваченный волнением, я подошел к окну и стал рассматривать записные книжки Веригина.