Искатель и Муза - [4]

   Почему он пожелал мне приятных снов, если мы только что говорили о моей неспособности их видеть? Иногда люди говорят странные вещи, говорят неправду, или то, что слабо соотносится с действительностью, и это называется шуткой. Способность генерировать шутки и смеяться над ними тесно связана с чувством юмора. Возможнее всего, у меня нет чувства юмора. Так что… если пожелание приятных снов было шуткой — Антон смешил ею сам себя.

02.02

   Сегодня много думала о шарнирных куклах. У Ольги и Сони есть шарнирные куклы, у Сони даже несколько. У меня ни одной — может, стоит захотеть? Это популярное развлечение. Но вот загвоздка: мне кажется, что это развлечение быстро надоест. Вот если бы кукла могла передвигаться самостоятельно, издавать звуки, если бы с ней можно было поговорить, когда очень хочется, но не с кем, если бы — чего уж! — кукла обладала сознанием, желаниями, чувствами… Вот такое развлечение было бы куда более развлекательным! Я бы сразу решилась — всего-то заработать достаточно денег, и вот оно — настоящее счастье. Я читала, что таких изобретут совсем скоро, не сегодня-завтра. Если уже не изобрели. Хорошо бы эти куклы были в человеческий рост — в таком случае никаких других главных героев больше не потребуется. Не потребуется — ни в жизни, ни во снах.

   Темнеет. За окном снова дождь. Сижу, смотрю на него, свет не включаю, записываю это почти вслепую. Так хорошо.

* * *

01.03

   Антон включил меня только вечером следующего дня. Он загрузил мне новый словарь, как и обещал. Про сессии я понял сам, заодно узнав, что Алиса — студентка. Про вечеринки я стал уточнять у Антона: связаны ли они с чувством юмора, которого у меня нет. Антон сидел за столом, схватившись за виски, его волосы были всклокочены, он смотрел то в монитор, то на бумаги, неупорядоченно лежащие на столе. Он отвечал на мои вопросы, не поворачивая головы.

    — Да, связаны, частично. Люди там знакомятся, отдыхают.

    — Отдыхают — то есть отключаются?

    — В каком-то смысле. Отключают какую-то часть себя. Ту часть, которая думает о работе и прочих проблемах.

   Про любовь я тоже хотел уточнить. «Чувство самоотверженной, сердечной привязанности; склонность, пристрастие к чему-либо».

    — Антон, ты любишь свою работу?

   Антон повернулся ко мне всем корпусом:

    — Что?

    — Ты испытываешь склонность, пристрастие к своей работе?

    — О. Да, конечно, конечно, — он снова смотрел в монитор. — Нужно заниматься тем, что любишь.

    — Любовь — это проблема?

    — Когда как. Иногда — очень даже.

    — Антон, ты крайне суров и беспощаден?

    — Нет. То есть да. То есть суров, но не крайне. Это про жестокость?

    — Да.

    — Если бы я разобрал тебя или отключил навсегда, это было бы с моей стороны жестоко по отношению к тебе, к себе и к моей работе. Но поскольку я испытываю пристрастие и склонность к своей работе, я не стал разбирать тебя. Даже когда ты притащил мне ту девицу. Возможно, кстати, я неправ. Возможно, стоит быть более жестоким. Но у меня на подходе следующий. Так что я сначала сравню вас, а потом подумаю, которого разбирать и на сколько частей. И разбирать ли вообще.

    — Тогда я не понимаю, как любовь может быть жестокой.

    — О. Запросто. Я не разобрал тебя и не отключил навсегда, а завтра ты, к примеру, психанёшь и покалечишь лаборанта Сашу. Мое пристрастие к работе и к тебе окажется в данном случае губительным и жестоким. — Антон снова повернулся ко мне всем корпусом. — Ты меня понимаешь?

    — Мне кажется, что да. Примерно понимаю. А что ты ненавидишь?

    — Ненавижу глупость. — Антон снова смотрел то на монитор, то на бумаги, лежащие на столе.

    — Можно что-то любить и ненавидеть одновременно?

    — Конечно. Например, свою работу. Какую-то часть работы любишь, какую-то ненавидишь.

    — Антон.

    — Да?

    — А я? Что я люблю?

    — По идее, у тебя не должно быть чувств. Но… но… но… К некоторым вещам ты испытываешь сильный интерес, в твоем случае это почти то же самое. Например, интерес к мышлению, к поиску закономерностей…

    — Интерес к дневнику Алисы?

    — И это тоже. К ее дневнику, к самой Алисе, к людям вообще, к миру, в котором они живут. Припоминаю, что в первый раз ты рассказывал про котов и голубей. Во второй раз ты оказался… хм… значительно более находчивым.

    — Ты сказал, что ты любишь меня, я понял.

    — Я сказал? Ну да, в общем-то, можно и так выразиться.

    — А я люблю тебя?

    — Не знаю. Это уж твое дело. Так что сам разбирайся.

    — А что я ненавижу? Я к чему-то испытываю отвращение и вражду?

    — Ненавидишь… По-моему, ты не любишь оставаться один.

    — Нет, люблю.

    — Но странною любовью… Ничего, скоро у тебя появится товарищ… Начнется веселая жизнь…

   Я хотел сказать, что как же она начнется, если у меня нет чувства юмора и способности генерировать шутки и понимать их, но Антон уже говорил с кем-то по телефону.

   Антон сказал достаточно, чтобы было о чем подумать. Я люблю Алису и ее дневник, Антон любит меня и свою работу, я ненавижу оставаться один, Антон ненавидит глупость. Чем больше узнаешь, тем глупее становишься. Но теперь я понимаю ее записи гораздо лучше. Это значит, что теперь мне стало еще интереснее? Это значит, что теперь я люблю Алису интенсивнее, чем раньше? Это значит, что любовь связана с пониманием? Но если понимание и любовь — это почти одно и то же, тогда Антон любит почти всё, а я не люблю очень многое, и ни одного человека, и себя тоже нет.