Еще более таинственной представлялась эта история и отчасти получила даже романтическую окраску потому, что обитатель угрюмого дома в Пустоозерном переулке был, по словам молвы, баснословный богач. Говорили, что он занимался тайным и весьма крупных размеров ростовщичеством. Слухи эти были подтверждены указаниями лиц из высшего света — частью словесно, частью документально. Но откуда взялась убитая девушка в квартире старика и кто она — не было решительно никаких данных.
Соседи всего раза два-три в год видели старика выходящим, но какой-либо молодой девушки, ни входящей, ни выходящей от него, не видел никто.
Впрочем, среди бумаг следователя по этому делу имелось показание сына графа Крушинского, жительствующего в доме напротив того, в котором совершено преступление, но показание это только еще более спутало нити загадки. Заключалось оно в следующем.
Что показал единственный свидетель
Свидетель, кандидат прав граф Антон Николаевич Крушинский, как значилось в протоколе, имеет двадцать пять лет от роду, живет при отце, занимается изучением игры на скрипке в одной из петербургских музыкальных школ. Старик-граф существует на собственные средства.
Снятая неведомо для самого свидетеля карточка с него дала отпечаток лица замечательной красоты. Кудрявые черные волосы легко вились вокруг благородного лба, красивый нос имел те изящные очертания, которые характеризуют породу и широкую даровитость натуры. Глаза плохо удались на карточке, но и здесь они поразили следователя своим чудным блеском, который немного смягчали длинные темные ресницы. Граф был высок ростом, строен и имел манеры хотя немного порывисто-нервозные, но изящные, что в сумме опять-таки показывало соединение старинной породистой красоты с нервным возбуждением аристократической натуры.
Словом, это была настолько недюжинная личность, что невольно поражала и привлекала к себе внимание каждого. В свидетели он вызвался сам, но, к удивлению следователя, во время дачи показаний, видимо, боролся с необыкновенным волнением, вдруг овладевшим им.
Этот подозрительный тон и заставил прибегнуть к секретному снятию карточки и вслед за тем к учреждению особого за ним надзора. Рассказал же молодой граф следующее:
— Было около полуночи. Так как окно моей комнаты хотя и выходит на улицу, но помещается в мезонине, то есть на высоте второго этажа, то я не всегда спускаю шторы, а в особенности в лунные ночи, потому что люблю этот голубоватый отблеск… В такие минуты я обыкновенно беру скрипку и штудирую то, что знаю на память… Меня и самого интересовал этот угрюмый, словно необитаемый дом. Мне всегда казалось, что в нем вместо человека живет какая-то тайна, потому что за долгие годы житья в соседстве я ни разу не видел под вечер огня в его окнах… То есть ни разу до того, как я его увидел… Приблизительно недели за две до ужасного происшествия луна стояла над крышей нашего дома, что всегда бывает около полуночи, и создавала большую черную тень через дорогу к этому таинственному дому. Тень ползла по стене удлиненным силуэтом нашего мезонина, так что только три или четыре окна второго этажа напротив и два нижнего были ярко залиты светом месяца. Этот блеск как-то особенно причудливо отражался в старых, очевидно запыленных стеклах… Вдруг я увидел в одном из этих окон какой-то силуэт… Сперва я подумал, что это мне показалось, отвернулся, долго не глядел, и когда вновь взглянул туда, то уже ясно увидел нечто такое, что заставило меня невольно смутиться. У окна стояла женщина такой чудной красоты, какой я никогда не видал даже на самых смелых полотнах. Она действительно походила на то привидение, о котором теперь рассказывают, будто бы оно появилось вчера ночью, на третий день, значит, после открытия преступления…
— А вы какого мнения об этом? — перебил следователь.
— О чем?
— О призраке.
— Я ничего подобного не видел, впрочем, все эти дни я опускал штору и вообще старался быть как можно дальше от мысли об этом преступлении.
— Отчего?
— Как — отчего? Всякий, даже с крепкими нервами человек, старается избегать всего потрясающего, а я, имея расшатанные нервы, и подавно… Да наконец…
— Что?
— Наконец… все это так ужасно, я видел эту женщину… Я видел, как она молилась в ту ночь… Она сперва долго стояла со сцепленными и прижатыми к груди руками, глядя на небо. Лицо ее было бледно, волосы распущены…
— Какого цвета волосы, вы не заметили?
— Кажется, пепельные, но в лунном свете цвета их я не мог точно определить…
— В чем она была одета?
— Кажется, в одной сорочке!..
— Гм! — сказал следователь, и на энергичном лице его выразилось смущение.
Ему только что донесли с разных сторон о призраке, и все до одного показания были одинаковы. Все описывали его так же, как и сидящий перед ним свидетель. Белая рубашка, распущенные волосы, только руки не молитвенно сжаты на груди, а сложены, как у покойницы.
— Потом, — продолжал тем временем свидетель, — она вдруг разжала руки и перекрестилась, но вслед за этим как будто чья-то сильная рука оторвала ее от окна, и мне даже послышался слабый крик. Может быть, это была слуховая галлюцинация, не знаю, вернее всего, что так, потому что дом напротив каменный и рамы двойные…