Искатель, 2017 № 08 - [17]

Наше общее будущее — результат индивидуальных усилий, мешающих друг другу реализоваться, сталкивающихся друг с другом в броуновском хаосе, а не поддерживающих и не подталкивающих друг друга к общей цели. У каждого цель своя — и их мириады. Поэтому так тяжело пробиться к своей цели нашим усилиям-частичкам. Они продираются сквозь прущую навстречу толпу противоборствующих усилий. Их относит течением. Наши цели умирают, так и не дождавшись нашего прихода. И будущее, преломленное нашими надеждами и желаниями до состояния миража, строит нам пририсованные нами же глазки, врет нам придуманными нами за него обещаниями, а потом насмехается над нашим отчаянием и нашей глупостью. Насмехается нами же вложенным ему в уста беспощадным, отвратительным смехом.

— Как думаешь, будущее наладится?

Тед и Линта сидели на валунах, небрежно рассыпанных чьей-то гигантской рукой на небольшом возвышении в полусотне ярдов от дома. В близлежащих кустах уныло цокала какая-то птаха. Этой грустной песней она встречала приход солнца и продолжала изливать в горестных трелях свою печаль до самых сумерек. Тоскливо на душе было не только у нее.

В этом мирке, сжатом между стенами отвесных скал, было тоскливо всем пленникам плато. Похожие, как братья-близнецы, дни стирали само понятие «будущего»: если оно и существовало, то именно в форме этих дней, болезненно тянущихся с восхода до заката по одному шаблону и уже готовых застыть вместе со своими пленниками в смоле однообразия.

— Я не думаю о будущем, — призналась Линта, и из ее голоса было ясно, что никакого интереса к будущему она не испытывает.

Тед почувствовал, как комок обиды режет ему кадык. В минуты уединения с Линтой его все чаще охватывало острейшее чувство одиночества. Он начинал панически бояться этих мгновений.

— Но как ты считаешь, у нас с тобой… есть общее будущее?

Перед заключительными словами его голос осекся. Тед отдавал себе отчет, что с каждым днем все глубже проваливается в трясину любви. Линта отвечала ему взаимностью — но лишь до определенной степени: внутри нее будто была черта, которую она отказывалась перешагнуть. Поэтому одновременно с трясиной любви Тед проваливался и в трясину безумия. Он жаждал любви этой девушки, как не жаждал ничего и никогда прежде. Но любовь не давалась ему, хоть и держалась лишь на расстоянии руки. Теду казалось, что ему требуется лишь разгадать какую-то загадку или совершить какой-то поступок, и он получит ее. Но что это была за загадка? Какой именно поступок мог все изменить?

Тед чувствовал, что неведомая сила сводит его с ума. Нет, этой силой была не любовь. Эта сила лишь использовала любовь как маскировочный куст, а сама щипала Теда исподтишка и наслаждалась его агонией. Возможно, думалось Теду, если ему удастся понять, что это за сила, он разберется и во всем остальном? Была ли это ревность? Неудовлетворенность собой? Незнание предмета? Незнание предмета… Хм… А что, собственно, Тед знал о любви?

Он осторожно покосился на Линту. В ее глазах отражались узкими полосками небо, близлежащий лес и ковер низкорослых горных трав. Каких-либо эмоций в этих глазах не отражалось. Они были красивыми зеркалами, однако не души, а окружающего мира. Обычными, качественными зеркалами, какие производили на предприятиях. Зеркалами, которые прекрасно подходили для того, чтобы верно отражать физический мир, но совершенно не годились для передачи мира чувств.

Пытливость его взгляда не осталась незамеченной Лин-той. Ее скулы поднялись, обнажив резцы зубов, — улыбка у нее выходила всегда одинаковой, словно она разучивала ее годами, но о существовании полуулыбок или поигрывания уголками губ не знала или предпочитала не знать.

— Как думаешь, — спросила она тоном ведущего викторины, который осведомлен о правильном ответе, но которому тем не менее чрезвычайно любопытно, найдется ли человек, способный добраться до ответа самостоятельно, — какое самое холодное место во Вселенной?

— Самое холодное место во Вселенной? Наши сердца.

При этих словах глаза Теда заволокло дымкой. Это были глаза, отлично приспособленные для трансляции всей палитры людских переживаний, однако в этот момент Линта и не думала справиться по ним о душевном состоянии своего любовника.

— Ваши сердца? — с недоверием переспросил ведущий викторины, начинающий опасаться, что к вопросу может быть два, а то и более равнозначных ответов.

Внутри Теда со стоном проснулось отчаяние: неужели Линта играла с ним в какую-то свою игру, которую выдавали эти слова, полные изощренной издевки? Не могла же она быть столь наивна, чтобы исказить до неузнаваемости простую в своем посыле мысль!

Похоже, он действительно застонал, поскольку впервые за долгое время Линта повернулась к нему и поинтересовалась:

— У тебя что-то болит?

— Душа у меня болит! — жалостливо воскликнул Тед и издал стон, уже не скрываясь. — Душа!

— Душа болит… — В голосе девушки Теду послышались нотки чуть ли не наслаждения. — Говорят, это здорово.

— Кто говорит, что это здорово? — У Теда уже почти не осталось сомнений, что он сошел с ума: настолько нелогичным было то, что говорила Линта, но логика-то в ее словах хоть какая-то, но должна была быть! — Кто?!