Искатель, 2014 № 08 - [41]

Так как дочь вскоре пошла на поправку, у maman отпала нужда сидеть рядом с ней, да и статус того не позволял. В определенные часы в комнату заходили безликие слуги, но все внимание девушки безраздельно принадлежало няне, так неожиданно снова появившейся в ее жизни. Из-за остаточной слабости она была не в силах подолгу бодрствовать и вставать с постели, но часами любила слушать длинные стародавние рассказы старушки, исполненные дивной красоты, точно древние произведения искусства. Или же просто слушать родной тихий голос, убаюкивающий лучше любой колыбельной песни.

Девушка прекрасно помнила то летнее утро, когда она решила заглянуть к мистеру Бальдру и нежданно-негаданно стала свидетельницей необычайного зрелища. Та благословенная музыка не выходила из головы, а слова учителя до сих пор предупреждающе звенели в глубине сознания. Она долго размышляла над случившимся, пыталась дознаться правды у слуг, но они только испуганно глядели на нее и молча опускали голову, словно не в состоянии ответить ей. Флорентина справедливо поняла, что им было строго-настрого приказано не разговаривать на эту тему.

Тогда она решила пойти другим путем и начала искать сведения в семейной библиотеке, но и там ее ждали разочарование и неудача. В целом всю жизнь Флорентину окружали загадки и недомолвки, но до определенного момента — то ли в силу воспитания и характера, то ли от нежелания замечать очевидное — она подсознательно игнорировала это, ссылаясь на запреты maman и на все ее окружение. Но после той сцены у мистера Бальдра, что потрясла девушку до глубины души, она не могла относиться ко всему с прежним безразличием. Долгие часы теперь стояла она в картинной галерее, всматриваясь в великолепные портреты важных предков, с угрюмым превосходством взирающих на мир, бесконечное количество времени отдавала прочтению ветхих фолиантов, посвященных их семейному роду. Флорентине казалось, что она ознакомлена со всеми сложными перипетиями своей родословной больше, чем кто-либо другой.

Но существовало одно препятствие, которое обеспокоило девушку: все обрывалось на том моменте, когда maman вступила в брак с отцом. Ни строчки, описывающей дальнейшие события, более не отыскала она. Здесь обрывалась история, и единственным способом узнать правду было решение выспросить информацию у живых людей, еще заставших те времена. Слуги упорно молчали, и девушка была готова погрузиться в отчаяние, но внезапно вспомнила о старой няне, несомненно жившей в замке в давнее время. Но и здесь крылась проблема, так как увидеться наедине с ней не было совершенно никакой возможности. Так что теперь, вновь обретя связь с любимой старушкой, можно представить, какую безграничную радость и счастье она испытала, надеясь поговорить с ней по душам.

Время неумолимо бежало вперед. Прошло несколько дней, не ознаменованных ничем новым и не оставивших после себя особо ярких впечатлений в памяти девушки: только душевное тепло и мягкое спокойствие, в которых она нуждалась с болезненной необходимостью. Природа же, словно сжалившись над недугом Флорентины и пережитыми ею страданиями, внезапно преобразилась и засверкала по-летнему жаркими солнечными лучами. Ясная небесная лазурь мгновенно разогнала свинцовые тучи, грозившие с каждым днем извергнуть все большие потоки колючей ледяной воды на стылую землю, сизый туман постепенно развеялся, а в парке вновь проступили очертания причудливо подрезанных вечнозеленых кустарников — лишь нагие деревья, скорбно склонявшиеся над всеобщим великолепием, напоминали о пережитой непогоде.

Флорентина приветливо улыбнулась такому единодушию, точно совпадающему с ее мыслями и настроением. Но столь ослепительный свет не щадит никого, и сейчас, красочным жизнеутверждающим утром, бесстыдно и откровенно бросающий обжигающие лучи на все то, что хотело бы остаться незамеченным в тени, он играл золотистыми отблесками на сухих щеках старушки, не оставляя без внимания ни одной морщинки, ни одной неровности. В окружающем ее фигуру солнечном ореоле было нечто сюрреалистичное и вместе с тем возвышенно-торжественное.

В сознании девушки промелькнуло уже далекое и призрачное воспоминание о днях тяжелой болезни. Она лежала в полубредовом состоянии и переживала мучительные часы кризиса; ее бросало то в невыносимый жар, то в пронзительный холод. В тот момент мысли, как и речь, были настолько логически бессвязны, что она не могла поручиться за безусловную реальность происходящего, но, казалось, навеки запомнила страшный миг, когда внезапно повеяло безвестным холодом, не только сковывающим члены, но и затрудняющим само дыхание жизни замораживающим дуновением неизбежности. Ее тело до сих пор помнило оплетающую ледяную паутину: так паук заматывает в свои липкие сети нелепо барахтающуюся добычу. Было в этом нечто столь неестественное и насильственное человеческой природе, претившее философской концепции жизни, что у девушки при воспоминании об иррациональном холоде судорожно замирало сердце. Страшно было снова мысленно возвращаться в те жуткие минуты, но именно облик старой няни навлек на нее похожие ощущения. Глядя на nounou радостным утром, Флорентина уловила родственность внешнего образа старушки с дуновением смерти, но все перекрывало иное, не внушающее тревогу и страх: безбрежный покой и волны мудрости источали искрящиеся, блестящие старческие глаза. Они будто говорили, что здесь еще не конец, нечего и думать об этом, а стоит со смирением принять щедрый дар, открывающий бесконечные просторы сокровенного знания, не доступного никому из земных смертных.