Искатель, 2011 № 12 - [52]

— Представляю, — сухо сказал Беркович, и Кашениль, поняв, что перегнул палку, быстро продолжил: — Кресло нужно найти? Если его так быстро забрали, то почти сто процентов кто-то из соседей. Насколько помню, там три четырехэтажных дома вокруг. Пройти по квартирам? А если кресло найдется, попросить одолжить его на время? Суток хватит?

Чем был хорош Кашениль — задание понимал с полуслова. Не всегда — далеко не всегда! — представлял смысл того, что предстояло сделать, но последовательность действий интуитивно просчитывал и редко ошибался.

— Хватит, надеюсь, — улыбнулся Беркович. — Возьмите с собой Гиршона и Хавари, я их предупрежу.

— Начать немедленно?

Кашениль намекал на то, что наступил вечер, за ночь кресло, если оно вообще у кого-то в квартире, никуда не денется, а для того чтобы беспокоить добропорядочных тельавивцев, нужны серьезные основания. Более серьезные, чем желание следователя, пусть даже в должности старшего инспектора.

— Немедленно, — сказал Беркович. Можно было и утром, но Берковичу оставалось вложить в мозаику только одно звено, и тогда он сам расскажет уверенному в себе Вайнштоку, как все было на самом деле. Психология и физика. Психологию Беркович понял. Физику он не поймет никогда, но есть вещи, связанные с физикой косвенно, главные вещи, на самом деле, и не нужно знать секреты запутанных квантовых систем, чтобы до главных вещей докопаться.

Домой Беркович вернулся в девятом часу, застав жену и сына в гостиной, где они смотрели по одному из российских каналов недетский фильм «Дальше — тишина». Арик сидел на коленях у Наташи и не отрывал взгляд от экрана. Наташа улыбнулась, сын скорчил рожицу, не видно было, чтобы они очень скучали по папочке. Беркович так и сказал, но не был услышан за громкими голосами двух великих актеров, давно ушедших из жизни.

Он прошел на кухню, сделал себе салат из помидоров и огурцов, разогрел в микроволновке оставленную Наташей на столе тарелку с котлетками и спагетти под пряным соусом (как он любил), переоделся в спальне — ему почему-то захотелось пройтись по холодным плиткам пола босиком, и он не стал надевать тапочки. Ужинал, размышляя о том, что станет делать, если затея с поисками кресла не увенчается успехом. Могло быть, что кресло Кашениль обнаружит, но предмета, который Вайншток ожидал в нем найти, не окажется. Могло быть, что соседи, взявшие кресло, нащупали в нем посторонний предмет, достали и выбросили. Могло быть и…

Беркович подумал, что относится к куклам как к живым людям, — у каждой был свой характер, к каждой можно было применить психологические методы анализа личности. Последняя кукла — Фредди Крюгер — оказалась очень умелым преступником, точно знавшим, куда ударить, с какой силой и даже под каким углом.

Зачем?

«О чем я?» — подумал Беркович, отодвигая пустую тарелку. Он нашел в холодильнике стаканчик кефира и выпил, прислушиваясь к звукам из гостиной. Два великих старика выяснили свои непростые отношения и мирно разговаривали перед тем, как разойтись по своим комнатам, а точнее — по своим мирам, куда не хотели впускать никого, кроме собственной памяти.

Когда фильм закончился и взревела реклама, Беркович выглянул в гостиную: Арик спал на руках у Наташи, а жена тихо плакала, даже не подумав уменьшить звук или выключить телевизор. Беркович отыскал пульт, лежавший на диване, нажал на кнопку отключения звука и благословил наступившую тишину, которой ему не хватало весь день.

Беркович относился к драме стариков не то чтобы равнодушно, он прекрасно понимал их чувства, сам порой задумывался, каким будет в старости, как-то даже составил в уме список собственных недостатков, от которых непременно нужно избавиться, чтобы не превратиться в сварливое, вредное, всех достающее существо. Одно дело, однако, понимать, и другое — сопереживать понятому. Это у Берковича не получалось, и он только сейчас понял — почему: он всегда искал логику в человеческих поступках, сопереживал тем людям, в чьих действиях логика присутствовала, и не мог сочувствовать тем, чьи поступки были вызваны спонтанностью, как сейчас говорили, или излишней эмоциональностью, как сказали бы раньше.

Он подумал, что, видимо, по этой причине Мария вызывала у него большую симпатию, чем ее муж. Мысль выглядела странной — Григорий был рационален в гораздо большей степени, чем его жена.

«Нет, — подумал Беркович, — в том-то и проблема этого человека, что, рациональный во всем, что касалось его науки, он абсолютно спонтанный в человеческих отношениях, и это надо принять в расчет. Вайншток был искренним, он хорошо и, наверно, правильно рассуждал, но что-то все равно скрыл. Не потому, что хотел, а потому, что в спонтанности своей не подумал, что это может быть важно».

Что?

— Что? — спросила Наташа, вернувшись из детской, куда она отнесла сына. — У тебя такой вид, будто ты сделал открытие.

— Не надо бы тебе смотреть этот фильм с Ариком, — сказал Беркович, игнорируя вопрос. — Сама нервничаешь, а он ничего не понимает и может подумать, что мама плачет оттого, что кто-то ее обидел.

Наташа толкнула мужа в грудь, он не устоял на ногах и опустился на диван, жена села рядом и, угадав его желание, положила голову ему на плечо.