Искатель, 2001 № 05 - [11]

Убегавший вдруг остановился, в какие-то секунды открыл сумочку, что-то взял и швырнул ее навстречу преследователям. И пропал за кустом, как растаял в зелени.

Они сумку подняли и обшарили сквер. Никого и ничего.

– Евгения Маратовна, проверьте содержимое, – предложил майор.

С лицом растерянно-удивленным она покопошилась в сумке.

– Деньги, документы…

– Он что-то взял, – заметил сержант.

– Не знаю… Все на месте.

Леденцов догадался, что он взял – наркотик. Но кто он? Получалось, что звонок в милицию не был ложным. Но кто же он, спасший директора «Лиры» от уголовного дела? Майор спросил:

– Евгения Маратовна, знаете этого человека?

– Я его и не видела.

– А вы? – обратился Леденцов к охраннику.

– Мне обзор был загорожен Евгенией Маратовной.

Майор обернулся к сержанту.

– Борис Тимофеевич, лица не видел. Вроде бы в коричневом пальто. Я еще удивился: лето, а он в пальто.

– Что на голове?

Сержант помолчал, думая, говорить ли. Взгляд начальника ответа требовал:

– Товарищ майор, не засек. Не голова с лицом, а белое пятно.

Не засек и Леденцов. Белого пятна он не видел, но фигура казалась какой-то смазанной, как на недопроявленной пленке. Психологи утверждают, что впечатление о человеке на пятьдесят пять процентов складывается от того, как он выглядит, на тридцать восемь процентов – как говорит, и на семь процентов – что говорит. О выхватившем сумку не известно ни одного процента. Майор спросил:

– Евгения Маратовна, вы что-нибудь предполагаете?

– Предполагаю: это ваш человек.

– Вы нас путаете с карманниками, – усмехнулся Леденцов, протягивая ей карточку.

– Что это?

– Мой служебный телефон.

– Зачем он мне?

– Не зарекайтесь. И спасибо за кофе: очень натурально-ароматный.

– Приходите, еще угощу, – вежливо отозвалась она…

В машине майор эпизод продумал: выходило, что наркотик подложили, но потом, по каким-то соображениям, его изъяли. Что же помешало?

8

Директор школы смотрел на завуча и думал, что ее маленькие светло-прозрачные глазки похожи на те две пуговички, которые пришивают плюшевым мишкам. В отличие от плюшевых, ее глазки поблескивали живой энергией. Он знал, что завуч как бы накаляется вместе с общественным настроением;

– Геннадий Федорович, я хотя и ребенком, но побывала в блокаде. Я отморозила одну ногу. На Урале я попала в зону атомного взрыва. Аптека на углу принадлежала моему деду, и я могу стать ее собственницей…

– Фрейлиной при дворе не были? – не выдержал он. – Что вы от меня хотите?

– Не понимаю вас… То вы демократ, то вы деспот. Намереваетесь отчислить Леру Волшебнинову…

– Дорогая коллега, школы делятся на платные, бесплатные, элитарные, гуманитарные, с уклоном и так далее. Но в них, в школах, надо учиться.

– Мальчишки в туалете пьют пиво. Вы же молчите?

– С государством мне не справиться. Оно по телевизору призывает население начинать день с бутылочки пива.

Завуч стояла и от этого казалась еще шире и массивнее. Внушительность ей придавала и грудь, которая, казалось, стекает от подбородка к животу. Директор поправил очки, поставив стекла с таким наклоном, чтобы они завуча уменьшили.

– Геннадий Федорович, нашу школу отремонтировал отец Леры.

– Отсюда не вытекает, что она вместо занятий может пить на уроке ликер.

– Геннадий Федорович, у Леры личный автомобиль. За городом коттедж. У отца крупнейшая фирма. У Леры жених в Америке и мобильник в кармане…

– Вы забыли про нравственность, – перебил он.

– Вам ли говорить о нравственности!

Директор покраснел. Завуч смотрела на него, как на наконец-то пойманного и уличенного, хотя краснел он в последние дни неоднократно. Ему показалось, что завуч наступательно подалась вперед; по крайней мере, ее рыхлый бюст потек в его сторону. Но отвлекла возня. В приоткрывшуюся дверь заглянуло многоголовое чудовище: директор не сразу понял, что это трое школьников налегли друг на друга. Головы заговорили:

– Геннадий Федорович, прикол! – сказала первая.

– Что?

– В вашей машине клево! – сообщила вторая голова.

– Скажите по-русски…

– Там выдают крутую пенку, – по-русски объяснила третья голова.

Директор сорвался с места и побежал во двор. Несмотря на массивность тела и текучую грудь, завуч не отставала.

Геннадий Федорович взялся за ручку дверцы, которая оказалась незапертой. Он рванул ее…

Из «Москвича» вывалилась женщина и чуть было не ткнулась лицом в утоптанную землю. Взмахнув руками, она выпрямилась. Серое пожилое лицо перекошено – видимо, улыбкой. К влажным щекам прилипли седые пряди, тонкие, как лохматые нитки. Приоткрытый рот походил на круглую темную ямку. Кофта, вымазанная не то вареньем, не то кашей, не имела цвета. Из машины, а может, и от этой бомжихи, садануло алкоголем, застойным, кисло-бочковым.

– Кто вы? – спросил директор.

– Гена, спасибо за все, – хрипнула женщина и пошла.

– Надо ее задержать, – растерянно предложил директор.

– Ваша знакомая, вы и задерживайте, – отрезала завуч, направляясь в школу.

Геннадий Федорович проветрил салон, выключил приемник, выбросил пустые бутылки и вернулся в свой кабинет. Надо было задержать… И вести пьяную бомжиху в школу, на глазах всех учеников? Впрочем, была переменка, и нетрезвую бабу уже видел весь двор. Неужели эта грязная атака предпринята лишь потому, что он взялся за какие-то реформы?