Искатель, 1997 № 10 - [27]

Отправив домой Настю, Ручкин продуман план действий и пошел в гараж. Он знал — придется помотаться по городу, а без машины это дело непростое — убьешь уйму времени и обобьешь все ноги.

«Москвич» — машина что надо. В этом Ручкин был убежден с момента, когда осторожно, полный радостных чувств вогнал в железный бокс собственного гаража новенькую игрушку. Вот только делают на автозаводе в московских Текстильщиках эти самые «москвичи» методом «тяп-ляп». Хотя это уже другое.

Свой самоход Ручкин доводил до кондиции сам с помощью приятеля Яши Шурупова — талантливого пьяницы и гениального слесаря-мастерового. В две недели они провернули ворох работы, преобразивший серийный товар в игрушку.

Прежде всего они рассыпали к чертовой матери двигатель и перебрали его. Движущиеся детали взвешивали. Пальцы, шатуны, поршни — все пропустили через весы. Чтобы уравнять массу, пришлось повозиться, но овчинка выделки стоила.

Потом таким же образом они перебрали сцепление, коробку передач. Прошлись по кузову, подтянули подвеску. И пошла машина, забегала.

Спустя годы стало ясно — забота о новорожденном себя оправдала. Машина бегала легко и послушно, все в ней работало как часы. Сел, завелся и кати, все равно что на «мерседесе», только вид немного не тот.

Вопрос: «С чего начать?» — вечный и сакраментальный. Его задавал себе и предок человека, решавший как высечь искру из кремня. И Ленин, который поставил целью раздуть из искр пожар революции. Встал этот вопрос и перед Ручкиным.

С чего начать?

Ручкин решил, что первым делом надо нанести визит начальнику Лужнецкого районного отдела милиции подполковнику Сазонову. Тому, на чьей территории было совершено преступление. Долгое время до ухода на пенсию этот отдел возглавлял сам Ручкин, а Сазонов служил его замом.

Ручкин понимал, что больших надежд на встречу возлагать не приходилось. Сазонов, конечно же, его примет, но станет ли разговаривать на нужную тему еще неизвестно.

Бывшего и настоящего начальников уже ничто не связывало, кроме воспоминаний, а этого для откровенной беседы слишком мало.

Ручкин знал, что развести людей в стороны, противопоставить друг другу совсем не трудно. Важно одному из них дать право говорить, другому «нельзя».

Можно взять двух братьев-близнецов, надеть на одного форму милиции, дать в руки резиновую палку, а второго оставить в первобытном гражданском состоянии — и братья разделены.

Стоит гражданскому брату, которому не платят зарплату уже полгода выйти на демонстрацию с требованием вернуть заработанные деньги, как дорогу перегородит тот брат, что в форме. Ему тоже не платят вовремя, но права «не пущать» он не лишен и этого уже хватит.

Скажет милицейский брат гражданскому государственное слово «запрещено»; и не пропустит куда тот хотел дойти, а станет упрямиться — пресечет. Во имя демократии и прав человека.

Ручкин подъехал к райотделу, но как оказалось — зря. Молодой милиционер, серьезный и строгий, подошел к нему, помахивая полосатым жезлом. Судя по всему, он готов был сказать нечто нелицеприятное, но увидев пожилого человека, снизошел до обычного разговора.

— Стоянка только для служебных машн. Попрошу уехать.

Возражать Ручкин не стал — сержант был при исполнении и поэтому имел право сказать: «Нельзя». Он отогнал машину подальше, приткнул возле аптеки и пешком вернулся туда, куда ему не разрешили подъехать с шиком.

Кабинет начальника Лужнецкого райотдела милиции по всем канонам карточного гадания должен быть отнесен к категории казенного дома. И в самом деле — окна широкие, светлые, но на них решетки, как напоминание о прошлом для всех отбывших срок и вышедших на свободу и как намек на будущее для тех кто только что взят и должен сесть. Дверь обита железом, на ней засов толщиной в детскую руку. Закрываясь, металл лязгает, затвор — гремит, войдешь и думай — выйдешь отсюда своим ходом или увезут тебя по другому адресу на «воронке».

Став начальником отделения, подполковник Тимофей Сазонов пытался очеловечить свой кабинет. Он принес сюда из дому цветы в горшках и клетку с волнистыми попугайчиками. Но двое сотрудников в тот же день посоветовали новому шефу:

— Унесите ее назад, товарищ подполковник. И на окне решетка, и птицы в клетке. Не очень это… Вообще-то ничего, но для милиции…» Пришлось клетку унести.

Когда Ручкин вошел в кабинет, Сазонов встал, хотя из-за стола не вышел.

— Здравия желаю, Тимофей Григорьевич.

— Рад тебя видеть, Василий Иванович. Проходи, садись.

Сазонов показал рукой на стул и тут же сел, не подав руки посетителю. Ручкин понял — стол, как баррикада, уже отгородил от него бывшего товарища. Они стояли по ее разные стороны. И по этой причине опасности, которые их подстерегали, не были общими. У каждого имелась своя.

Если честно, то став начальником, Сазонов стал побаиваться старых товарищей, выступавших в роли просителей, и старался держаться от них подальше. Он по опыту знал, что большинство людей вспоминают о старых знакомых, если те достигли в жизни каких-то высот и стараются заполучить от них хоть что-то, как говорят — по блату. Сазонов не принял бы и Ручкина, но постеснялся: это сразу могло стать темой для разговоров в отделе. Подчиненные быстро замечают, когда их начальник перестает быть доступным и начинает не узнавать тех кому несколько раньше отдавал честь.