Искатель, 1994 № 03 - [46]

— Жуане написал нам об открытии охотничьего сезона. Вернее, он написал Этцелю. Этцель ему, естественно, не ответил. Мы хотим застать его врасплох.

— Поехать к Жуане?.. Да я бы с удовольствием…

— Что вам мешает?

Вниз я спустился, держа в руке перо, и теперь грустно взглянул на него. В этом кусочке стали заключен целый мир: добро и зло, провал и успех. Как знать, не рожден ли сей плод цивилизации именно для меня! «Res perenis»[1], — как сказал Гораций.

— Увы! — ответил я. — Отныне вот мое оружие. Я — охотник за идеями, правда, добыча становится все реже.

— Плюньте на все и отправляйтесь с нами. Речь идет о каких–то трех днях: день — туда, день — на охоту и день — обратно.

— Звучит заманчиво! Право, если до завтра ничего не случится…..

— Что, по–вашему, должно случиться?

— Не знаю, но следует принять во внимание одну маленькую деталь: за те три года, что я здесь, князь де Линь звал меня на охоту в Белей, господа Лефевры — в Турин, Букье — в Остенде. Я дважды брал разрешение на ношение оружия — по тридцать франков за каждое, на пять франков дороже, чем во Франции. И что же! Я не был ни в Остенде, ни в Турпэ, ни в Белее, и так и не использовал полученные разрешения… Каждый раз случалось что–нибудь непредвиденное, что мешало мне взяться за ружье и воспользоваться приглашением.

— А если до завтра это непредвиденное не произойдет?

— Я — ваш, и с превеликим удовольствием.

— Да хранит вас Святой Юбер от неожиданностей!

К святому воззвал Шервиль, но тот, видимо, расслышал только конец фразы. Стоило Шервилю произнести последнее слово, как с бульвара позвонили в дверь.

— Ай–ай–ай! Дети мои, — вскричал я, — сейчас как раз разносят почту.

Жозеф пошел открывать.

Жозеф был моим слугой — бельгийским слугой в полном смысле этого слова, а это значило, что он смотрел на каждого француза как на кровного врага.

Впрочем, вы сами знаете пословицу солдата в походе и школьника на чужом огороде: «С паршивой овцы хоть шерсти клок». Такова была премудрость Жозефа.

— Жозеф, — сказал Этцель, — если это письмо из Парижа, порвите его.

Через пять минут Жозеф снова возник в комнате с большим конвертом в руке.

— Послушайте, — сказал Этцель, — я вам что поручил?

— Это не письмо, сударь, а телеграмма.

— О Боже, — воскликнул я, — это еще хуже!

— Похоже, наша охота летит в тартарары! — сказал Шервиль.

— Распечатайте депешу сами, друзья, и решите мою судьбу.

Жозеф отдал телеграмму Этцелю, и ее вскрыли. Она содержала в себе три строчки:

«Париж, пятница. Дорогой Дюма, если я не получу «Совести» к пятому числу текущего месяца, то, как мне дали знать Руалье и Ваз, шестого начнут репетировать другую трагедию. Вам понятно, не так ли?

Лаферьер».

Шервиль и Этцель удрученно переглянулись.

— Ну, что вы на это скажете? — спросил я.

— Вам еще много осталось?

— Половина пятой и целиком шестая картина.

— Значит, нет выхода.

— По крайней мере, для меня. Но вы поезжайте. Шервиль расскажет мне об охоте, Этцель приукрасит рассказ, и, не считая того, что я лишусь удовольствия побыть с вами, все будет так, словно я сам съездил в Сент–Юбер.

Я снова взялся за перо, отложенное на минутку на камин, приказал вернуть заряды в охотничью сумку, сумку — в шкаф, ружье — в чехол и с тяжелым вздохом поднялся на второй этаж.

Ах! Если бы кто–нибудь написал за меня эту драму, как славно бы я поохотился!

Пятого вечером законченная «Совесть» ушла почтой в Париж. Шестого утром рассыльный принес мне задний окорок косули, к которому прилагалось письмо:

«Дорогой Дюма,

высылаю вам мясо косули из Септ–Юбера. Сегодня вечером мы с Этцелем зайдем к вам на чашку чая. Обещаю рассказать о такой охоте, о какой вы не слышали со времен Робин Гуда.

Жуане крепко вас обнимает, мы с Этцелем жмем вам руку,

Ваш де Шервиль».

Я дал кухарке рецепт маринада, который составил мой друг Вильмо, один из владельцев «Колокола и бутылки» в Компьени, и снова принялся за работу.

В девять часов вечера объявили о приходе господ де Шервиля и Этцеля.

Триумфаторы вошли под звон фанфар. Первым делом я справился о Жуане. Жуане выдал дочь замуж за сына бургомистра. Охотники прибыли в самый разгар свадьбы.

Через некоторое время Этцель, заранее, казалось, наслаждавшийся впечатлением, которое произведет рассказчик, потряс колокольчиком, предназначенным для того, чтобы вызывать Жозефа, и произнес:

— Слово предоставляется Шервилю.

— Милейший Дюма, — сказал Шервиль, — думается, у меня для вас есть довольно любопытный сюжет.

— Что ж, друг мой, гонорар — пополам.

— Договорились! Теперь слушайте.

— Это приключение произошло с вами?

— Да нет, с дедушкой мэтра Дениса Палана, хозяина харчевни «Трех королей» в Сент–Юбере.

— Сколько лет мэтру Палану?

— Лет сорок пять–пятьдесят.

— Значит, действие переносится к концу восемнадцатого века?

— Совершенно верно.

— Мы слушаем.

— Сначала я должен вам сказать — но так ли? — почему Денис Палан рассказал мне об этом приключении.

— Друг мой! Кажется, вы гоните строку.

— Честное слово, нет! Вступление необходимо. Если я приступлю к долу сразу, без предварительных пояснений, вы ничего по поймете в происшедшем.

— В таком случае, готовьте почву, друг мой. Это великое искусство романистов и драматургов. Только не затягивайте!