Искатель, 1993 № 01 - [64]

— Вечные муки твоей души меня не волнуют, — отчеканил Джан Мария. — Мне бы спасти собственную, ведь искушений много, а плоть человеческая так слаба. Но я должен знать имя этого человека, и, клянусь пятью рапами Лючии из Витербо[6] я его узнаю. Будешь говорить?

Глухое рыдание сорвалось с губ шута. Он молчал, поникнув головой. Герцог дал знак швейцарцам. Те потянули за веревку, и секунду спустя Пеппе болтался в воздухе, подвешенный за кисти рук. Швейцарцы застыли, устремив взгляды на Джана Марию и ожидая его дальнейших распоряжений. Тот вновь предложил Пеппе отвечать на вопросы. Горбун извивался и дергал ногами, но молчал.

— Отпустите его! — потеряв терпение, крикнул Джан Мария.

Швейцарцы разжали пальцы. Три фута веревки скользнули меж их ладоней, затем они вновь вцепились в веревку. Падение Пеппе кончилось рывком, от которого его ручки едва не вырвало из плеч. Из его груди исторгся вопль боли. И вновь шут очутился под самой перекладиной.

— Теперь будешь говорить? — холодно полюбопытствовал Джан Мария.

Но шут молчал, закусив зубами нижнюю губу, да так, что из нее на подбородок капала кровь. Вновь герцог дал сигнал. На этот раз шут упал на целый фуг ниже, и рывок был куда резче.

Пеппе почувствовал, как его кости выходят из суставов. Плечи, локти, запястья жгло словно раскаленным железом.

— Милосердный Боже! — воскликнул он. — О, пожалейте, пожалейте меня, благородный господин!

Но благородный господин велел вновь подтянуть его под перекладину. Едва живой от боли, Пеппе разразился потоком проклятий, призывая небеса и ад покарать его мучителей.

Герцог лишь улыбался. По выражению его лица чувствовалось, что события развиваются в полном соответствии с его замыслами. По его знаку шута в третий раз отпустили вниз и удержали в воздухе на расстоянии всего трех футов от пола.

Он уже не кричал. Лишь болтался на конце веревки с окровавленным подбородком и посеревшим потным лицом да жалобно стонал. А в глазах был немой вопрос: когда же все это кончится? Но Джан Мария и не собирался пожалеть его.

— Может, с тебя хватит? — спросил он шута. — Может, теперь ты заговоришь?

Ему ответил лишь долгий стон. По неумолимому сигналу герцога Пеппе в четвертый раз вздернули на дыбу. Вот тут-то до него, пожалуй, и дошел весь ужас происходящего. Он понял, что мучения будут продолжаться, пока он не умрет или не лишится чувств. Но сознание его не покидало, смерть не открывала своих объятий, терпеть же новые страдания он не мог. И уже не имело значения, куда попадет его душа, отлетев от тела, — в рай или в ад. Пытка сделала свое дело: шут не выдержал.

— Я скажу! — выкрикнул он. — Отпустите меня на пол, и я назову его имя, господин герцог.

— Называй немедленно, а не то тебя спустят изящным способом.

Пеппе облизал окровавленные губы.

— То был ваш кузен. Франческо дель Фалько, граф Аквильский.

Глаза герцога вылезли из орбит, челюсть отвисла.

— Ты говоришь правду, скотина? Правда, что наткнулся в лесу на графа Аквильского и за ним ухаживала монна Валентина?

— Я клянусь в этом, — выдохнул шут. — А теперь, во имя Бога и всех святых, опустите меня.

Но еще несколько секунд он висел между небом и землей. Герцог смотрел на Пеппе, переваривая столь потрясающую новость, пока наконец не понял, что шут сказал правду. Граф Аквильский давно уже стал идолом баббьянцев. И вполне естественно, что заговорщики предложили ему герцогский троп, с которого намеревались сбросить Джана Марию. Просто удивительно, что он не додумался до этого раньше.

— Опустите его на пол, — приказал он швейцарцам. — А затем выведите из дворца, и пусть себе идет с Богом. Он сыграл свою роль.

Шута осторожно спустили вниз, но, коснувшись пола, он упал и теперь лежал на полу, словно жалкая тряпичная кукла.

По знаку Армштадта швейцарцы подняли шута и вынесли из спальни.

Джан Мария подошел к аналою, преклонил колени перед распятием из слоновой кости и возблагодарил Господа, в милосердии своем указавшего ему на его врага. И, помолившись, отошел ко сну.

Глава 10. Крик осла

Назавтра, прибыв к десяти вечера в Баббьяно, герцог Джан Мария Сфорца нашел город в большом волнении, вызванном, как он правильно догадался, присутствием посла Чезаре Борджа.

Мрачная молчаливая толпа встретила герцога у Римских ворот, когда он въезжал в город в сопровождении Альвари Санти и двадцати вооруженных до зубов швейцарцев. Зловещее молчание горожан напугало Джана Марию. Он побледнел и проследовал дальше, лишь изредка бросая по сторонам взгляды, полные бессильной злобы. Но худшее ожидало его впереди. В Борго дель Аннунциата толпа оказалась многочисленной, молчание сменилось открытым выражением недовольства. Герцог от страха лишился дара речи, когда по приказу Армштадта швейцарцы опустили пики, дабы в случае необходимости проложить путь в толпе. Один или два горожанина, не успев увернуться, угодили под копыта.

А герцогу задавали из толпы саркастические вопросы о его женитьбе, спрашивали, где наемники нового родственника, которые должны защитить Баббьяно от посягательств Борджа. Те, кто понахальней, интересовались, куда подевался взысканный с населения военный налог, предназначенный для создания собственной армии. За Джана Марию отвечали другие горожане, громогласно утверждая, что деньги эти герцог проел и пропил.