Искатель, 1993 № 01 - [63]

Шут замялся всего на секунду. Да, он боялся Джана Марии, о жестокости которого ходили легенды, но еще сильнее боялся вечного проклятья, на которое обрекал себя, нарушая данную рыцарю клятву не выдавать его имя.

— Увы! — Пеппе всплеснул руками. — Сладостно купить свободу за столь ничтожную цену. Однако мое невежество мешает мне ее заплатить. Имени его я не знаю.

Но герцог продолжал сверлить его взглядом. Подозрительность обострила его чувства. В иной ситуации он бы ничего не заметил, но сейчас мгновенная заминка шута не осталась без внимания.

— А как он выглядел? Опиши мне его. В чем был одет? Какое у него лицо?

— И тут, господин мой, мне нечего вам ответить. Видел я его лишь мельком.

Злобная улыбка скривила рот герцога, обнажив крепкие белые зубы.

— Значит, видел мельком и память твоя не запечатлела его образа?

— Истинно так, ваша светлость.

— Ты лжешь, мерзавец! — взревел Джан Мария. — Только утром ты говорил, что он и ростом высок, и внешностью благороден, и манеры у него как у принца, а речь как у придворного! А сейчас долдонишь, что видел его лишь мельком и не помнишь, как он выглядел. Тебе известно, кто он, и ты назовешь мне его имя, иначе…

— Ну что вы так разгневались, наиблагороднейший господин, — заверещал шут, но герцог перебил его:

— Разгневался? — Глаза Джана Марии округлились, словно предположение шута повергло его в ужас. — Да как ты смеешь обвинять меня в этом смертном грехе? — Он перекрестился, как бы отгоняя искушающего его дьявола, смиренно склонил голову. — Libera me a malo, Domine[5], — пробормотал он едва слышно, а затем прорычал еще с большей яростью: — Ну, говори, как его зовут?

— Если бы я знал…

Джан Мария хлопнул в ладоши и крикпул:

— Эй! Мартино! — Мгновенно дверь открылась и на пороге возник капитан швейцарцев. — Веди сюда своих людей, да пусть прихватят с собой веревку.

Капитан повернулся, и в то же мгновение шут рухнул на колени.

— Пощадите, ваше высочество! Не вешайте меня. Я…

— Мы и не собираемся тебя вешать, — ледяным тоном ответствовал герцог. — Какой толк от тебя мертвого. Ты нам нужен живым, мессер Пеппино, живым и разговорчивым. Для шута ты чересчур сдержан на язык. Но мы надеемся исправить этот недостаток.

Стоя на коленях, Пеппе возвел очи к потолку.

— Матерь Божья, помоги и защити.

Джан Мария брезгливо рассмеялся.

— Станет ли матерь Божья якшаться с такой швалью, как ты? Обращайся лучше ко мне. Потому что твоя участь зависит от меня. Скажи мне имя человека, которого ты встретил в лесу, и я отпущу тебя с миром.

Пеппино молчал. Пот выступил у него на лбу, страх сдавил сердце и глотку. Но еще больше боялся он нарушить данную им клятву и обречь на вечные муки свою бессмертную душу. А Джан Мария тем временем повернулся к швейцарцам, которые, судя по их суровым лицам, понимали, какая им предстоит работенка. Мартин залез на кровать и повис на перекладине, по которой скользил полог.

— Выдержит, ваша светлость, — объявил он.

Джан Мария послал одного швейцарца плотно закрыть и запереть все двери в его покоях, чтобы ни один крик не проник в остальные комнаты дворца Вальдикампо.

Через несколько секунд швейцарец вернулся. Пеппе бесцеремонно подняли с колен, оторвав от молитвы деве Марии, которой в этот страшный час вверял он свою судьбу.

— Спрашиваю в последний раз, шут. Назовешь его имя?

— Ваше высочество, я не могу, — прошептал объятый ужасом Пеппе.

Глаза Джана Марии победно сверкнули.

— Так оно тебе известно! Ты уже не отпираешься. Просто не можешь назвать мне его. Ну, это дело поправимое. Вздернуть его, Мартино.

Отчаянным усилием Пеппе удалось вырваться из рук швейцарцев. Он метнулся к двери, но наслаждался свободой всего лишь миг. Крепкие пальцы вцепились шуту в шею и сжали ее так, что он застонал от боли. Джан Мария смотрел на него с мрачной улыбкой, а Мартин связывал веревкой руки. Дрожащего, как лист на ветру, шута подвели к кровати. Свободный конец веревки перекинули через перекладину. Мартин встал рядом с Пеппе. Джан Мария уселся в кресло.

— Ты знаешь, что тебя ждет. — В голосе герцога звучало безразличие. — Может, теперь ты заговоришь?

— Мой господин. — От страха шут едва выговаривал слова. — Вы же добрый христианин, верный сын святой церкви и знаете, что нельзя обрекать свою душу на вечные муки в адском пламени.

Джан Мария нахмурился. Уж не намекает ли шут на то, что его душе уготованы вечные муки?

— А потому вы, возможно, смилуетесь надо мной, когда я объясню, чем вызвано мое молчание. Спасением собственной души поклялся я человеку, которого встретил у Аскуаспарте в тот злосчастный день, что никому не назову его имени. Так что же мне теперь делать? Если я сдержу клятву, вы замучаете меня до смерти. Если нарушу ее, душу мою ждут вечные муки. Пожалейте меня, мой господин, ибо теперь вы знаете, как мне трудно.

На губах герцога заиграла улыбка. Пеппе, сам того не подозревая, сказал ему многое. Значит, человек, имя которого он стремился узнать, всячески старался скрыть свое пребывание в окрестностях Аскуаспарте. Потому-то и заставил шута поклясться молчать. А значит, человек этот — один из заговорщиков, возможно, даже их главарь. И Джан Мария дал себе слово, что лишь смерть шута помешает ему узнать имя человека, который нанес ему смертельное оскорбление. Вознамерился завладеть его троном, а также, если верить шуту, завоевал сердце Валентины.