Искатель, 1993 № 01 - [59]

Он понимал, что произойдет это не сразу, наоборот, даже приветствовал проволочку во времени. Оно уйдет на обмен посланиями, на уговоры Гвидобальдо Валентина, естественно, будет стоять на своем до тех пор, пока правитель Урбино, оценив нелепость создавшейся ситуации, не согласится на ее условия. Что до осады Роккалеоне войсками Гвидобальдо — поверить в это Гонзага не мог. В крайнем случае войска подступят к замку, но уж наверняка дело не дойдет ни до штурма, ни до артиллерийских обстрелов. Не будет, же Гвидобальдо выставлять себя на посмешище перед сопредельными государствами. А пассивной осады Гонзага не боялся, позаботившись о том, чтобы еды и питья защитникам замка хватило надолго.

Так рассуждал сам с собой Гонзага, и улыбка, кривившая его губы, становилась все шире. В грезах своих поднимался он на недосягаемую высоту, неограниченная власть плыла ему в руки, и все благодаря столь ловко скроенному плану — дурак в раю дураков, в компании собственной дурости.

Но грезы грезами, а замысел требовал и конкретных действий. Продумать, подготовить и осуществить побег в Роккалеоне. Подсчитать, сколько требуется съестных припасов и оружия, и закупить их, нанять солдат. С провизией он уже разобрался, об оружии мог не беспокоиться — в Роккалеоне его наверняка хватало с лихвой. Но вот наемники его тревожили. Как говорилось выше, он решил нанять двадцать человек — с меньшим числом не удастся показать осаждающим, что у него серьезные намерения.

Где ему найти тех, кто захотел бы рискнуть головой, пусть и за щедрую плату, и принять участие в этой авантюре, тем самым вызывая на себя гнев Гвидобальдо?

В тот вечер Гонзага оделся с несвойственной ему скромностью и под покровом ночи зашагал к таверне на грязной улочке неподалеку от кафедрального собора, где и надеялся найти тех, кто ему требовался.

И по чистой случайности наткнулся на бывалого вояку, в свое время дослужившегося до condottiero[4]. Однако благодаря вину и превратностям судьбы он впоследствии очутился на самом дне.

В мрачную, полутемную таверну, где собиралось всяческое отребье, Гонзага входил не без дрожи, прося защиты у всех святых и осеняя себя на пороге крестом. У дальней стены горел очаг, на котором жарилась козлятина. Дым, вместо того чтобы уходить в трубу, распространялся по залу, освещенному под потолком лампой с масляными рожками, которая напоминала луну, пробивающуюся сквозь дымку облаков. А вонь стояла такая, что Гонзага едва не задохнулся. С трудом подавил он желание развернуться и уйти. Остановило его лишь одно: больше нигде — и Гонзага прекрасно это понимал — не найти тех, кто ему нужен. Поэтому он направился к очагу, где хлопотал Лучано, хозяин харчевни, но, не пройдя и двух шагов, поскользнулся на залитом жиром полу и едва не растянулся во весь рост, вызвав громкий смех одетого в лохмотья великана, с интересом наблюдавшего за новым клиентом Лучано.

Весь в поту, с натянутыми, словно струны, нервами, Гонзага добрался до столика у стены и опустился на грубо сколоченную деревянную скамью, моля Бога, чтобы никто к нему не подсел.

На стене напротив висело потемневшее распятие и чаша для святой воды, последние капли которой, должно быть, испарились не одно десятилетие тому назад. А под распятием, в компании двух головорезов, пировал тот самый великан, что смеялся над неуклюжестью придворного. И Гонзага слышал теперь его грим-кий, недовольный голос.

— Где же вино, Лучано? Святая мадонна! Принесешь ты его или нет, свинья?! Да тебя только за смертью посылать!

По телу Гонзаги пробежала дрожь, он вновь перекрестился, надеясь найти у святых защиту от этого дьявола в человеческом обличии. Налитые кровью глаза убийцы — именно таким представлялось Гонзаге основное занятие великана — уже сверлили его взглядом.

— Иду, кавалер, иду! — Лучано, забыв о подгорающей на углях козлятине, поспешил к бочке с вином.

При упоминании дворянского титула Гонзага встрепенулся, исподтишка принялся изучать лицо великана. Грубое, жестокое, обрюзгшее, раскрасневшееся от выпитого, длинный нос, горящие глазки. Ничего себе, кавалер. Да, он был при оружии. Из-за пояса торчали рукояти меча и кинжала, на столе лежал заржавленный металлический шлем. Но эти боевые атрибуты указывали лишь на принадлежность к клану наводнивших Италию наемников, готовых за деньги воевать за кого угодно. А великану тем временем надоело рассматривать Гонзагу, он повернулся к своим собутыльникам и начал громко рассказывать о своих подвигах десятилетней давности во время Сицилийской войны.

Гонзага навострил уши. Выходило, он наткнулся-таки на нужного ему человека. Притворяясь, что пьет принесенное Лучано вино, он жадно вслушивался в красочное описание событий, в которых рассказчик играл не последнюю роль. Думал же Гонзага о том, сможет ли великан вновь собрать людей, которых когда-то вел в бой.

Полчаса спустя собутыльники встали и откланялись, оставив великана в одиночестве. Уходя, они искоса глянули на Гонзагу.

Тот все еще колебался. А головорез то ли грезил наяву, уставившись в одну точку, то ли заснул с открытыми глазами. Наконец, собравшись с духом, Гонзага встал и направился к противоположной стене. Очень неуютно чувствовал он себя в этой таверне, ибо привык к просторным залам и дворцовым покоям.