Искатель, 1993 № 01 - [57]

Но придворного не смутило такое пренебрежение. Он подошел к скамье, облокотился на спинку и чуть наклонился над Валентиной.

— Вы печальны, моя госпожа, — ласково проворковал он.

— Что вам до моих дум?

— Похоже, они грустны, моя госпожа, и я был бы плохим другом, если б не попытался отвлечь вас от них.

— Правда, Гонзага? — не поворачиваясь к нему, спросила Валентина. — Вы — мой друг?

Он склонился еще ниже.

— Ваш друг? Больше, чем друг, моя госпожа. Считайте меня вашим рабом.

Теперь она посмотрела на него и в выражении лица отметила ту же страстность, что звучала в его голосе. Отодвинулась, и он уже подумал, что его ждет суровый выговор за проявленную дерзость. Но Валентина указала на скамью рядом с собой.

— Присядьте, Гонзага.

Он повиновался, еще не веря свалившемуся на него счастью, опустился на скамью, засмеялся, возможно, чтобы скрыть робость, снял украшенную драгоценной пряжкой шляпу, положил ногу на ногу, поставил лютню на колено. Его пальцы вновь прошлись по струнам.

— Я написал новую песню, — объявил он с явно наигранной веселостью. — В подражании бессмертному Никколо Корреджо, сочиненную в честь той, чью красоту невозможно описать словами.

— Однако вы поете о ней?

— Песня моя лишь признание бессилия человеческого языка. — Он пропел несколько слов своим сочным баритоном, но Валентина остановила его, коснувшись руки.

— Не сейчас, Гонзага. Я не в настроении и не смогу по достоинству оценить вашу песню. Не сомневаюсь, она очень хорошая.

Тень разочарования и уязвленного тщеславия промелькнула на его лице. Обычно женщины жадно вслушивались в слагаемые им песни, наслаждаясь как изяществом его слога, так и сладкозвучностью голоса.

— О, ну что вы так насупились, — Валентина даже улыбнулась. — Сегодня мне не до песен, но все еще переменится. Простите меня, милый Гонзага. — Разумеется, перед нежностью ее речей не мог устоять ни один мужчина.

А потом с ее губ сорвался вздох. Валентина всхлипнула, сжала пальцами руку Гонзаги.

— Друг мой, у меня разрывается сердце. Лучше бы вы оставили меня в монастыре святой Софьи.

Гонзага повернулся к ней — взгляд его был полон сострадания — и спросил, кто же обидел ее.

— Меня заставляют выйти замуж за этого человека из Баббьяно. Я сказала Гвидобальдо, что не пойду за герцога. Но с тем же успехом я могла бы убеждать судьбу, что никогда не умру. От меня отмахнулись, как от назойливой мухи.

Гонзага глубоко вздохнул, изображая сочувствие, но промолчал. В горе этом он помочь не мог, его вмешательство ничего бы не изменило. Валентина резко отвернулась от него.

Если бы не Гонзага, она бы, может, и смирилась со своей судьбой. В худшем случае ушла бы в монастырь — других возможностей нарушить дядины планы она не видела. Но когда Гонзага столь смело вызвался сделать все, что в его силах, в душе ее зародилась мысль о сопротивлении.

Робкая надежда блеснула в прекрасных карих глазах, когда Валентина вновь повернулась к своему собеседнику.

— А есть ли путь к спасению, Гонзага? — спросила она после паузы.

Пауза эта пришлась очень кстати. Гонзага лихорадочно искал выход. Поэт, он обладал быстрым умом и ярким воображением. И, его осенило. Дельная мысль потянула за собой вторую, третью, и через несколько секунд был придуман план, исполнение которого ставило крест на готовящемся союзе Баббьяно и Урбино.

— Думаю, — говорил он, уставившись в землю, — я знаю, как нам поступить.

У Валентины загорелись глаза, дрогнули губы. Она придвинулась к Гонзаге.

— Скажите мне, — голос ее дрожал от нетерпения.

Гонзага положил лютню на скамью рядом с собой, подозрительно огляделся.

— Не здесь. Во дворце Урбино слишком много ушей. Не соблаговолите ли прогуляться со мной по саду? Там я вам все и скажу.

Поднялись они одновременно — Валентину снедало нетерпение. Переглянулись. И бок о бок спустились с террасы в сад по мраморным ступеням. Долго шагали молча средь удлинившихся теней: день уже клонился к закату. Гонзага подбирал нужные слова. Валентина ждала. Но не выдержала и первой нарушила молчание, вновь спросив, что же он придумал.

— Моя госпожа, — ответил Гонзага, — я предлагаю открытое сопротивление.

— Я сразу выбрала этот путь. Но куда он меня приведет?

— Я говорю не о словах. Одними протестами, топаньем ножкой, заявлениями, что замуж за Джана Марию вы не пойдете, делу не поможешь. Слушайте, моя госпожа! Вам принадлежит замок Роккалеоне. Едва ли во всей Италии найдется более неприступная крепость. Если запастись в достатке провизией, небольшой гарнизон выдержит в нем и годичную осаду.

Валентина повернулась к Гонзаге, глаза ее светились изумлением. Идея ей понравилась. От нее так и веяло романтикой, не зря же зародилась она в мозгу поэта. Опасная, но очень уж привлекательная идея.

— Это осуществимо?

— Конечно. — Судя по тону, Гонзага не знал сомнений. — Укройтесь в Роккалеоне и оттуда объявите о своей независимости от Баббьяно и Урбино. Обороняйтесь до тех пор, пока они не примут ваши условия — разрешат вам самой выбрать себе мужа.

— И вы мне в этом поможете? — Эта безумная затея все более привлекала девушку.

— Я весь в вашем распоряжении, — галантно ответил Гонзага. — Позабочусь о доставке съестных припасов, чтобы их хватило на год, если замок подвергнут осаде, найму солдат — двух десятков нам вполне хватит, ибо главное наше оружие — местоположение Роккалеоне.