Искатель, 1992 № 04 - [46]

Конечно же, это была самая настоящая дурь, о чем мы ему так прямо и сказали. В наши дни сорокалетний мужчина и тот не в состоянии ничего себе подыскать, что уж говорить о семидесятилетнем старике — дедушке в ту пору стукнуло именно семь десятков.

Но он эту затею не оставил. Проснувшись поутру, принимал сыворотку долголетия, которую ему прописали медики из государственного здравоохранения, умывался, брился и куда-то исчезал.

Само собой, ничего хорошего он не нашел, так что в конце концов ему пришлось смирить свою гордыню и согласиться на должность помощника сортировщика мусора. К счастью, это обходилось ему недорого, доходы-то у него не бог весть какие. Правда, он так и не смог свыкнуться с мыслью, что каждый день приходится выкладывать денежки из собственного кармана. И все только за то, чтобы работать. А ведь правительство готово платить ему за полное безделье. «Но работа же полезная, и я делаю ее добросовестно, — жаловался он нам, — так почему же, черт побери, я должен платить собственные денежки за то, что добросовестно выполняю полезную работу?..»

Дедушка выполнял подобную работу лет двадцать, как вдруг кто-то изобрел самоуничтожаемые отходы, и мой дедушка, и тысячи других людей остались без работы. К тому времени ему было уже почти 90, но он все же горел желанием приносить пользу обществу. Правда, впервые за всю свою жизнь дедушка почувствовал себя плохо. Мы повезли его к доку Сондерсу в Мемориальный социально-медицинский центр имени У Тана на Восточной 103-й улице. На это ухлопали почти целый день. Тротуар-самоходка стоит пять монет в один конец, нам же такое удовольствие не по карману.

Док Сондерс обследовал дедушку и через три дня сказал:

— Вы ничем не больны, а просто стары. Ваше сердце, можно сказать, окончательно выдохлось, а ваши артерии уже не выдерживают давления крови. Все остальные органы тоже барахлят, но в сравнении с тем, что я сказал, это мелочи.

— Док, а может, вы мне что-нибудь замените? — спросил дедушка.

Док Сондерс покачал головой.

— Стоит мне поставить вам новое сердце, и оно разорвет ваши артерии, а если подштопать артерии, ваши легкие не смогут обогащать кровь кислородом, Если же мне удастся подремонтировать легкие, откажут почки. Дело в том, что все ваши внутренние органы здорово износились.

Дедушка кивнул. По утрам он читал «Дейли ньюс» и про все это знал.

— Так что же мне делать? — спросил он.

— Обзавестись новым телом, — сказал Сондерс.

Дедушка задумался.

— Черт побери, возможно, в моем возрасте следует уже быть готовым к смерти, но я еще не готов, — сказал он. — Понимаете, не все я еще повидал. Разумеется, я хочу сменить тело. Но вот где взять деньги?..

— В том-то и проблема, — кивнул Сондерс. — Государственное здравоохранение, как вам известно, не обеспечивает замену всего тела.

— Знаю, — грустно сказал дедушка.

Последующие два дня дедушка сидел на обочине дороги у нашего дома и усиленно размышлял. Ему было не очень-то уютно на улице. Дети, которые шли домой из школы, кричали: «Эй, старик, помирай скорей! Почему ты до сих пор коптишь небо? Старый ублюдок, ты только переводишь воздух, пищу и воду. Мерзкий старый урод, умри же пристойно, как подобает старикам. Умри, умри, алчный сукин сын. Умри!»

Услышав это, я схватил палку и хотел было малость порезвиться. Но дедушка мне не разрешил.

— Они только повторяют то, что говорят их родители, — сказал он. — Ребенок — тот же попуган, что с него возьмешь? Но дети, вероятно, правы. Возможно, я и в самом деле должен умереть.

— Ну ладно, только не заводись, — сказал я.

— Умри, умри, — твердил дедушка. — Черт возьми, я все тридцать лет напрасно коптил небо. Имей я хоть немного мужества, наверняка бы уже помер, отчего и мне, и всем остальным было бы легче.

— Ерунду несешь, — возразил я ему. — Скажи, а для чего тогда все эти изобретения для продления жизни, если, как ты говоришь, старики должны умирать?

— Вероятно, те, кто их придумал, сделали ошибку.

— Ага, так я этому и поверил. Меня, помню, еще в школе учили, что человек должен жить многие сотни лет. Ты разве не слыхал о докторе Фаусте?

— Это знаменитый австрийский доктор, да? — спросил дедушка.

— Немецкий, — поправил я его. — Друг Фрейда и Эйнштейна, но только куда толковей их обоих. Он прославлял долголетие человека. Надеюсь, ты не станешь спорить с таким башковитым парнем, а?

Возможно, я не совсем гладко изложил то, что думал, но мне нужно было что-то сказать, не хотелось, чтобы старик умирал. Сам не знаю почему, ведь с каждым годом жить становится все трудней и трудней, а потому нет никакого резона в том, что у тебя под ногами будет мешаться старик. Но мне все равно хотелось, чтобы он жил. С ним у нас никогда не было никаких хлопот, детишки его любили, даже Мэй, моя жена, считала, что с дедушкой приятно побеседовать.

Конечно, мои рассказы про этого Фауста не произвели на него ни малейшего впечатления. Он подпер кулаком подбородок и задумался. Минут десять думал… Потом поднял голову и прищурился, будто удивляясь тому, что я все еще возле него.

— Сынок, а сколько лет Артуру Рокфеллеру? — поинтересовался дедушка.