Искатель, 1991 № 03 - [16]

Бонни Ли выключила телевизор и посмотрела па Кирбп, качая головой.

— Ну ты действительно знаменитость. Надо побыстрее доставить тебя на ту лодку.

Он надел шляпу и очки и проверил карманы. Золотые часы нашел рядом с телефоном. Спасибо за все, дядя Омар, подумал он.

— Долго ехать до гавани?

— Минут десять примерно.

Прежде чем они вышли, Кирби поцеловал Бонни Ли. Несколько мгновений они стояли, крепко обнявшись.

— Ладно, пойдем, Кирби, а то я расплачусь.

Маленький «санбим» был весь во вмятинах, грязный и местами проржавевший, но с места снялся весьма резво. Было около девяти часов. Бонни Ли вела машину как будто небрежно, но Кирби вскоре понял, что она искусный водитель,

Показалась гавань с множеством парусных и моторных лодок. Вдруг Бонни утопила педаль акселератора, мотор взревел, и машина пронеслась мимо, а Кирби увидел полицейские машины у обочины и людей в форме на причале. Бонни завернула за ближайший угол и остановила машину.

— Эта дверь закрыта и заперта, — сказала она.

— Что же делать, черт возьми!

— Просто сидеть, пока Бонни Ли все не выяснит. Как называется лодка?

— «Глорианна».

Она вытащила газету из-под сиденья и подала ему.

— Закрывайся, красивый мой. А я быстренько.

Ее не было пятнадцать невыносимых минут. Потом она села за руль и повела машину в заданном направлении. Остановилась у торгового центра, чтобы затеряться в массе других машин.

— Я разговорила одного легавого, Кирби, потеряла время. Эта «Глорианна», она ушла двадцать минут назад, а легавые опоздали на десять минут. Как я поняла, они узнали, что твои вещи были вывезены из какого-то дрянного отеля, и с большим трудом проследили их до «Глорианны». Вот они и думают, что ты на лодке и скоро тебя можно будет взять, потому что подключилась береговая охрана и «Глорианне» далеко не уйти. Лодка очень большая, сказал легаш. Ты знаешь, они думают, что те двадцать семь миллионов сейчас па борту, и стоят все потные от волнения. Мне бы не помешало знать, что именно туда погрузили.

— Всякое личное барахло. В переводе на наличные, может, две сотни. Там даже есть пара коньков.

— Коньки! Ну ты даешь!

— Мне теперь совсем некуда идти, Бонни Ли.

— Я очень хочу все услышать с самого начала. Может, вернемся к Берни?

— Нет, туда лучше не нужно.

— Сейчас нам просто нужно место, чтобы поговорить. А уж где тебя никогда не станут искать, так это на публичном пляже.

Часов около десяти они сидели уже на цементной скамейке в маленьком открытом павильоне с видом на океан. Хотя было утро вторника в апреле, на берегу расположились сотни людей. Кирби чувствовал себя беспомощным.

— Ну, рассказывай, золотой мой.

И он рассказал. Нудным голосом перечислил факты, без окраски и надежды. От этого пересказа ему стало совсем тошно. Закончив, он тупо посмотрел на нее.

— Может, попробовать им все объяснить?

— Да кто тебе поверит? Черт возьми, Кирби, у тебя сразу станут искать следы от иголок на руках.

— А ты веришь?

— Ну, я — девушка, которая тебя любит. Помнишь? Я верю. Но, Богу известно, это трудно. Не любить — это как раз легко. Вот верить трудно. Шарла. Что это вообще за имя?

Она помолчала.

— Если обе те девицы были на лодке, то сейчас их уже взяла береговая охрана. И тогда Шарла и Джозеф не в лучшем положении, чем ты.

— Сомневаюсь.

Он извлек из кармана золотые часы дяди Омара. Рассеянно стал поигрывать ими. Завел, вытащил головку, стал устанавливать по своим наручным часам. У золотых были часовая, минутная и секундная стрелки. Четвертая стрелка стояла неподвижно на двенадцати часах — серебряная в отличие от остальных, золотых. Интересно, для чего она, подумал Кирби. Он опять вдавил головку и обнаружил, что, нажимая на нее и поворачивая, можно передвинуть серебряную стрелку.

И как только он ее передвинул, мир стал беззвучным, а зрение затуманилось. Первой мыслью у него было, что это сердечный приступ. Тишина была полнейшая, он даже слышал журчание собственной крови в ушах. Кирби не пытался догадаться, что случилось: все затопил тотальный, примитивный ужас.

Он вскочил на ноги, задыхаясь, дрожа, и сдернул солнечные очки. Вскакивая, он почувствовал какое-то странное сопротивление, как будто на него давил ветер, которого он раньше не замечал. А весь мир был неподвижен. Без очков он казался бледным, с неприятным красным оттенком. Такой мир Кирби уже видел однажды через красный светофильтр фотокамеры. Но тогда сохранилось нормальное движение в окружавшей его реальности. А сейчас он находился в розовой пустыне, или в саду дикарских скульптур, или внутри картины Дали, наполненной ужасом вневременной неподвижности.

Довольно высокая волна, во всю длину берега, загнулась и не упала. Чайки из розового камня свисали с невидимых проволок. Он повернулся и посмотрел на девушку. Цвет лица у нее был неприятный, губы казались черными. Она завязла намертво в этой вечности, приподняв руку в жесте, приоткрыв губы, касаясь языком передних зубов.

Кирби зажмурился, опять открыл глаза. Ничего не изменилось. Он посмотрел на золотые часы. Золотая стрелка, отмечавшая секунды, была неподвижна. Тогда он посмотрел на наручные часы. Они тоже стояли. Он очень пристально стал изучать серебряную стрелку на золотых часах и наконец смог заметить ее очень медленное движение: она приближалась к двенадцати. Кирби поднес часы к уху, и ему показалось, что он слышит тончайший звук — легкую, растянутую музыкальную ноту. Он передвигал серебряную стрелку на десять. Сейчас она стояла на без семи двенадцать. Получалось, что он пробыл в красном мире безмолвия три минуты.