Искатель, 1988 № 05 - [44]

Внезапно, как будто камера отъехала от людей на экране, стало видно, где они. Ядвига с детьми сидела в открытой коляске, катившей по широкой улице мимо парка.

— Это Аллеи Уяздовски! Это Лазенки! — закричала старуха. — Это Варшава! Мы никогда там не были вместе, но, значит, будем, будем, будем!

Вдруг гудение Машины стихло, и в тишине раздалось цоканье копыт.

— Я слышу! Слышите, слышите, Матвей! — Ядвига плакала и смеялась.

И тогда они услышали голос мальчика:

— Мама, а когда я вырасту взрослый, можно я каждый день на лошадке буду кататься?

— Можно, милый, — ответила мама.

— Мама, а когда я вырасту взрослый?

— Вот пройдёт время, а потом ещё немного времени, а потом ещё чуть–чуть, и однажды настанет день, когда…

И тут коляска исчезла с экрана, но сразу появилась на нём вновь: сдвига и Матвей видели и слышали, как удаляется она под цокот копыт, видели вьющиеся волосы женщины и две детские головки, прильнувшие к ней.

— Боже, какое счастье, какое счастье! — плакала старуха, не отрывая глаз от экрана. — Я увижу моих детей, я их снова обниму!

Матвей сжал руки в кулаки, отчаянно напрягся, чтобы вновь почувствовать свою упрямую, жёсткую силу: предвестие звука коснулось его. Он понял, что сейчас услышит знакомые грузные шаги.

А Ядвига Витольдовна смеялась сквозь слёзы и всё вглядывалась в почти неразличимую, укатившую вдаль коляску, в которой вели разговор мать и сын.

«Пора! — молил Матвей. — Пора! Иди же, иди, я вызываю тебя! Слышишь?! Иди!»

Александр Тарасенко ПИСЬМО УШЕЛЬЦА Фантастический рассказ

Здравствуй, дорогой Н. Н.!

Начну своё письмо с того, что сегодня я пришёл домой как обычно, в шестнадцать двадцать. Как обычно, выпил стакан холодного хлебного кваса и принял освежающий душ. Каждый день, возвратившись с работы, принимаю освежающий душ под эстрадные извержения стоящего на кафельном полу ВЭФа. Смываю всё то, что успело пристать ко мне в промежутке между половиной восьмого утра и четырьмя часами дня. Пыль, пот, рукопожатия дружеские и официальные, аврал последних дней месяца, краску, мастику, кислоту… Одним словом, смываю часть жизни, отданную на благоустройство общества.

Зачем я пошёл сегодня на работу? Законопослушание? Нет, в последний день можно было сделать «под зад коленом» жизни добропорядочного гражданина. Последний взгляд? Возможно… Да, пожалуй, мне захотелось ещё раз (последний?) прожить третью часть суток в той обстановке, которая окружала меня в будни уже пять лет. Пять лет на одном месте — пустяк, казалось бы, но вот руки знают личный инструмент на ощупь. Я отработал сегодняшний день, будто ничего не случилось. Впрочем, пока ничего и не случилось.

Я сижу за письменным столом и пишу письмо. Волосы ещё влажные, желудок переваривает импровизированный ужин. Ах, зги импровизированные ужины! Что может быть прекрасней процесса удовлетворения голода! Горбушка чёрного хлеба, нарезанное тонкими ломтиками сало, пара зубчиков чеснока и холодный квас — всё это поглощается стоя, по мере того, как прожёвывается предыдущая порция и нарезается следующая. Я пью квас из большой кружки с отбитой ручкой, а на спину с плохо вытертых волос скатываются капельки воды.

Н. Н., скоро минет год со дня нашей последней встречи. Подумать только, мы расстались под вальс снежинок. Сегодня последний день сентября, и за всё это время нам некогда было даже созвониться! Помните, прощаясь, мы пожали друг другу руки и расстались друзьями, договорившись через год встретиться вновь. В наших дипломатах лежали плоды трудов уходящего года (трудов уже устаревших), а в головах зрели планы на будущий год. Тогда, помнится, был крепкий мороз, а мы сняли перчатки для рукопожатия, улыбнулись и вернулись к своим проблемам. Но вскоре единомышленники вновь соберутся, чтобы обменяться трудами, мнениями и планами, потом разъедутся и опять съедутся… И так из года в год съезжаются и разъезжаются, обмениваются и делятся, выпивают море кофе и выкуривают множество сигарет…

Извините, Н. Н., звонит телефон.

Звонил мой школьный товарищ. Интересуется, не нужны ли мне сейчас деньги более книг. Книги… Спутники жизни. Учителя. Собеседники, мнением которых дорожишь. Друзья, приязни которых добиваешься. Но вот на горизонте появляется сияющий айсберг — женщина. Тогда я продаю книги и покупаю цветы и коньяк. Красивые цветы и хороший коньяк. Устилаю цветами и поливаю коньяком свой путь к вершине айсберга. Достигнув вершины, перевожу дух. Чувствую удовлетворение данным отрезком жизни. Размягчаюсь под прямыми лучами солнца. Вдруг скольжу вниз и окунаюсь в отрезвляющую холодную воду. Блистающий мир на миг исчезает. Я понимаю, что теперь отрезан от него подобно отросшему сверх принятой нормы ногтю. Ноготь аккуратно подпиливали и покрывали лаком, им любовались. Он стал слишком длинным, и его обрезали. Вот так и меня… Пока я переваливаюсь через борт своего утлого судёнышка, всё время неотступно следующего за айсбергом, ледяная глыба уже успевает отдалиться на значительное расстояние. Теперь она уже не кажется мне такой внушительной и сияющей. Неожиданно начинает проявляться её подводная часть — огромная, не столько видимая, сколько угадываемая. Мне становится тоскливо и одиноко. Вот, думаю, вот то неведомое, что я хотел узнать ещё до восхождения на вершину и что порой затмевало моё кратковременное счастье колеблющейся тенью. Впрочем, говорю я себе, повернувшись спиной к айсбергу, всё это уже позади. Лучше поставить кассету с «Yesterday» «Битлз», приглушить звук и почитать что–нибудь для души. Что–нибудь для души у меня всегда найдётся. Нельзя же расстаться с последними, самыми любимыми книгами, даже если нет времени их перечитывать. Вот поэтому я ответил школьному товарищу отказом.