— Вы с фронта? — Она увидела мою новую шинель, начищенные сапоги и сникла… — Нет, вы не оттуда…
— А ты что здесь делаешь? Почему не уехала домой?
— Левона жду. Он вернется, станет меня искать, а я тут, в госпитале.
— А ты знаешь, где сейчас брат?
— Там, — кивнула она в сторону гор, — на фронте. Ведь правда, его не могут убить? Его могут только ранить. Тогда сюда привезут. А здесь я. Лечить его буду…
— Слушай, Ануш, я сейчас спешу, но через час вернусь. Через час на этом месте, хорошо?..
Штаб я нашел быстро: по проводам, подвешенным прямо на ветки деревьев, по нескольким потрепанным «эмкам», по коновязи, возле которой понуро жевали овес оседланные кони, по обилию командиров, снующих туда-сюда в распахнутые двери. Я тоже вошел.
Внутри штаб имел вид обжитой. Словно в довоенные времена на стенах в деревянных рамках развешаны разные памятки, боевые листки и — примета времени — портреты великих русских полководцев, начиная от Александра Невского. По коридорам расставлены стулья и кресла.
На дверях даже таблички под стеклом, напечатанные в типографии. Я толкнул ручку двери с табличкой «Начальник политотдела полковник…». Дверь неожиданно легко распахнулась.
— Разрешите войти?
— Погоди момент, — буркнул полковник кому-то в трубку. — Уже вошли, — ответил мне.
— Вот документы.
— А, газета! Пе-тро-сян? Читал вас; читал. Присаживайтесь, а я в момент закончу… — И в телефон: — Так вот, объясни им, пусть вяжут из чего угодно — из овечьей, ишачьей, собачьей шерсти, пусть, в конце концов, кофты распустят на нитки и вяжут. Объясни им по-человечески, почему надо быстро и много. Что? Варежки трехпалые, носки, ну, эти еще… намордники… А как их еще назовешь, наличники, что ли?
Я старался не смотреть слишком, пристально на лицо полковника, потому что оно представляло довольно грустное зрелище: щеки, нос лоснились от густого слоя вазелина, под которым чернели следы то ли ожогов, то ли обморожения. Разглядывал кабинетик: этажерка, стол и продавленный диван. Над диваном большая карта Кавказа, утыканная флажками с циферками и буквами на них.
— …ничего, поймут… Три щелки — одна для рта, две для глаз! — Полковник продолжал кричать в трубку: — Сколько штук? Сколько рук хватит. Все! — И повернулся ко мне: — Теперь слушаю вас.
Я кратко изложил суть редакционного задания.
— Ну, это мы вам быстро организуем, — оживился полковник. — Последние данные узнаете в оперативном отделе. Вот политдонесения последней недели. Общая ситуация… — Он поднялся из-за стола, подошел к дивану, оперся коленом о сиденье, провел ладонью по Главному Кавказскому хребту. — Вот общая ситуация. Держимся. С наклоном в сторону моря. Держим южный фланг советско-германского фронта, тылы Новороссийска и Туапсе. Сталинграду помогаем. Боевые эпизоды здесь, — он снова похлопал по папке с политдонесениями.
— Я их изучу, но, с вашего разрешения, на обратном пути. Сначала на перевал надо сходить.
— Вы представляете, что значит «сходить»?
— В общих чертах.
— Вы принимаете здравые советы? — Полковник подошел к окну. — Пройдите двести метров. За углом — госпиталь. Там о таких конкретных случаях узнаете, что… ни в какой газете не напишете.
— И этим советом воспользуюсь… на обратном пути.
Полковник понял, что отговаривать бесполезно:
— На какой срок вы рассчитываете?
— За меня редактор рассчитал. Должен в неделю уложиться.
— Гм… я тоже думал в неделю уложиться. Буран заставил подзадержаться. Вот, на лице, так сказать, отметка о продлении командировки. Коли вы так упрямы, можете пройти по моим следам. Комполка там крепкий, — майор Орлов. Я ему записку черкну… Вы намерены идти в этой шинельке на рыбьем меху и в пилоточке?
— Что вы, у меня в вещмешке ушанка, свитер, теплые носки.
— Богато… — Полковник быстро набросал на блокнотных листках две записки. — Эту передадите Орлову. А эту — интенданту. Берите все, что даст, и даже больше. Экипируйтесь. Там вас найдет инструктор политотдела. Сведет в конно-ишачную роту. Она сегодня со снаряжением идет к Орлову…
Через час с небольшим я снова шел мимо госпитального двора. Ануш стояла у ворот в накинутом на плечи платке. Холодный ветер с моря пронизывал насквозь. Она не узнала меня в новой зимней одежде. Я сам окликнул ее, и озябшее личико Ануш засветилось радостью.
— Какой вы! — восхитилась она новой одеждой, потрогала рукав полушубка.
— Красивый? — усмехнулся я. — Красивый, — ответила она серьезно. Инструктор политотдела деликатно отвернулся.
— Ухожу, Ануш.
— Возьмите, это лаваш, сама испекла. Вы же любите. А это Левону, — она протянула узелок, завязанный в знакомый мне платочек.
Инструктор политотдела кашлянул: пора, мол.
— Ну, прощай, Ануш, будь умницей, — протянул я ей руку.
Но девушка рванулась ко мне, прижалась щекой к полушубку:
— Теперь я и за вас бояться буду. Вы только скорее возвращайтесь, ладно? А Левону скажите — я жду. Я даже на санинструктора выучилась.
Я шагал по улице и думал о милой, наивной девочке, которая считает, что в этом военном аду я обязательно должен встретить ее брата. Узелок нелепо болтался в моей руке, и я сунул его в рюкзак. Перед поворотом, у домика-развалюхи, я обернулся: тоненькая фигурка все еще неподвижно стояла на ветру.
