Искатель, 1980 № 04 - [3]

— Боярин, князь Данило стар и тоже одинок, как и я. И если не станет его…

— Великий князь Литвы и я обещаем тебе это, воевода, — сразу ответил Адомас.

Он мог обещать все, что угодно. Он был уверен, что до выполнения обещаний дело никогда не дойдет, и воевода попросту не успеет воспользоваться плодами своего предательства.

— Благодарю, боярин. Скажи, где и когда ждать мне твоих людей?

— Они будут у тебя сегодня ночью. Узнаешь ты их вот по такому перстню…

Выйдя из великокняжеского цветника, воевода подошел к группе поджидавших его дружинников, вскочил в седло.

— К князю, — бросил он сотнику.

Но выехать из замка им удалось не сразу: в крепостные ворота въезжала целая кавалькада всадников. Впереди на рослом буланом жеребце восседал преисполненный важности боярин Векша. На нем был роскошный жупан, на голове золоченый шлем с султаном из перьев, на боку усыпанный самоцветами меч. По бокам боярина на белых тонконогих аргамаках ехали его два сына, молодые, статные, с лихо закрученными усами.

— Не русский боярин, а прямо аломанский князь, — презрительно заметил стоявший рядом с воеводой сотник. — Спеси-то сколько. А ведь ни умом, ни воинской доблестью боярин никогда не блистал.

— Зато его младший сын — добрый рубака, — сказал воевода. — Я дважды ходил с ним на крестоносцев. Жаль будет, если такой молодец пойдет по дорожке своего отца.

— Старший уже пошел, — сказал сотник. — Я был вместе с ним на ляшском порубежье, знаю.

Проводив глазами последние ряды конной дружины, следующей за своим боярином и его сыновьями, воевода вытянул коня плетью.

— Домой, сотник, домой. Князь Данило ждет нас.

2

Отложив в сторону манускрипт, Адомас медленно окинул взглядом представшего перед ним слугу. Усталое, осунувшееся лицо, исцарапанные ветвями деревьев руки, покрытые пылью сапоги. Это был один из тех слуг, которых он посылал к воеводе Богдану с приказанием следить за московскими лазутчиками.

— Я слушаю тебя, Казимир.

Слуга хорошо знал привычки своего господина, и поэтому его рассказ был краток.

Воевода Богдан сделал все, что обещал. Прибывших литовских соглядатаев он выдал за новых княжеских дворовых. Сам же Казимир попал даже в челядь, что обслуживала московитов. И когда двоим из них пришло время покидать княжескую усадьбу, воевода выделил его в провожатые. Звериными тропами он провел московитов в Черное урочище. И когда они отпустили его, пошел не обратно, а за ними. Так он попал в лесной лагерь московитов.

— Я родился и вырос в этих местах, боярин. Я змеей прополз мимо их секретов и очутился на краю большой поляны. Посреди нее горел костер, и вокруг сидело несколько человек. Но я узнал только одного, к которому подошли вновь прибывшие. Я вначале даже не поверил своим глазам, даже ущипнул себя. Потому что этим человеком был сам боярин Боброк-Волынец.

Адомас дернулся, и в стоявшем рядом канделябре заплясало пламя свечей.

— Врешь, холоп, — прошипел он, подавшись всем корпусом вперед, — откуда тебе знать боярина Боброка?

— Боярин, ты несколько раз посылал меня с тайными письмами в Москву. Там три или четыре раза я и видел боярина Волынца.

Откинувшись на спинку кресла, Адомас старался унять охватившую его дрожь.

— Дальше…

— Я потихоньку отполз от лагеря Боброка и направился к ближайшей нашей засаде. Я привел ее к поляне, приказал тайно следить за московитами и лишь после этого поскакал к тебе.

Адомас выпрямился в кресле, пристально глянул на слугу.

— Что еще скажешь о московитах? Сколько их, каковы собой?

— На поляне их было человек тридцать. Но боярин Боброк осторожен и, конечно, расставил стражу. Думаю, что всего наберется их душ пятьдесят. Все конны и оружны, в бронях и кольчугах.

— Что видел еще на поляне?

— Видел два воза. Стояли возле костра, и ходила вокруг них стража с копьями.

— Возы? — насторожился Адомас. — Что за возы? Откуда? С чем?

Казимир пожал плечами.

— Не знаю, боярин. Возы как возы. Такие почти в каждом хозяйстве имеются. Оба с поклажей, обшиты поверх рядном и перевиты веревками. И кони из упряжек рядом пасутся.

Адомас задумался. Значит, воевода Богдан сказал правду. Боброк не в Москве, не с московским Дмитрием, а здесь, на литовском порубежье. Что ему надо? Неужели его присутствие для князя Дмитрия сейчас важнее здесь, в Литве, чем в самой Москве или на кордонах со степью? Что в тех двух возах, которые даже при Боброке окружает стража?

— Я хочу сам увидеть Боброка, — сказал он.

— Боярин, если мы выступим сейчас же, то будем у ночного становища московитов только к вечеру.

— Выступим сейчас же. Предупреди об этом всех, кого нужно. И пусть будут наготове три конные сотни великокняжеской стражи. Иди.

Он проводил глазами уходящего Казимира и позвонил в колокольчик.

— Прикажи оседлать моего коня и помоги мне переодеться — сказал он тотчас вошедшему дворецкому.

Как и говорил Казимир, на место лагеря Боброка они прибыли только к вечеру. Скакавший первым Казимир остановил коня перед остатками потухшего костра. С ветвей одного из деревьев, окружавших поляну, спрыгнул человек и подбежал к нему.

— Туда, — коротко сказал он, указывая рукой направление.

Но его слова были излишни, потому что в ту сторону вели две глубокие борозды от колес. Быстро осмотрев пустую поляну, на которой не было обнаружено ничего заслуживающего внимания, отряд двинулся по оставленной колее. Впереди всех шел напарник Казимира, поджидавший их прибытия на дереве, за ним ехал сам Казимир с десятком латников, и лишь затем на рослой, с огромным крупом кобыле ехал боярин Адомас. И хотя вместо обычного седла под ним было что-то среднее между седлом и мягким стульчиком, дорога его изрядно утомила. У него ломило позвоночник, болели тазовые кости и бедра, к горлу подкатывал и не давал дышать сухой першистый комок.