Искатель, 1977 № 01 - [8]

— Преследуюсь тремя поисковыми группами. У немцев собаки. Боя не избежать. Прошу выслать конный разведвзвод в квадрат двести шесть — сигнал для опознания две красные ракеты, ответ — две зеленые…

— Понял, капитан. Взвод высылаю… Уходи… Связь по возможности. Действуй…

* * *

«Уходи» — это крепко сказано», — думал Тасманов. Далеко ли уйдешь с доведенными до крайнего истощения детишками?

И все же он повел разросшуюся группу к реке. Немцы не показывались. Может быть, сбились со следа — дождь сыпал и сыпал, — а может быть, разделили группы и решили взять разведчиков в кольцо. Так думал Тасманов.

Он не мог знать, что немцы нарвутся на засаду польских партизан, действующих в округе, что в коротком бою, потеряв половину своих людей, обер-лейтенант, командир двух ягдкоманд, отступит к броду под защиту регулярных частей.

Тасманов и не подозревал, как близко ходила смерть: ведь наткнись его группа на засаду поляков — и немецкий камуфляж подвел бы разведчиков под пули. О польском отряде не знали в штабе дивизии — такое случалось в войну, — наступление наших войск активизировало борьбу польских патриотов, партизанские группы возникали и росли со дня на день.

Капитан умолчал о детях в разговоре с Дробным намеренно. Он побоялся приказа оставить ребят на попечение какого-нибудь хуторянина, что было равносильно гибели.

Они несли ребят по очереди — тех, которые уже не могли идти. Рыжиков посадил на плечи двоих мальчишек и велел крепко держаться за каску.

Тихон нес на руках истощенного до невозможности самого маленького.

Кудря часто останавливался: ему все казалось — мальчонка перестал дышать.

Группа продвигалась к реке вдоль грейдера. В лесу не так донимал дождь, в случае же тревоги можно было занять круговую оборону, маскируясь за деревьями.

Не доходя до реки с полкилометра, Тасманов остановил группу и выслал вперед старшину и Струткиса. Эту пару капитан сделал неразлучной. Немецкий Струткиса был безукоризнен, хладнокровия хватило бы на пятерых. Айвар худощав, но силы ему не занимать.

Рыжиков сообразителен, чуток. Опыт. Всю войну по тылам.

В заросшей орешником низине было сыро, промозгло, неуютно. Дети сбились в плотную кучку, согревая друг друга полуголыми исхудалыми телами. Они негромко переговаривались, словно читали молитву.

«Их нужно накормить, иначе они не дойдут, — подумал капитан. — Хотя бы по стакану молока с хлебом. Тушенка не годится — умрут сразу. У Петухова в НЗ сухари…»

Но прежде чем пришло решение, Тасманов уже напряженно прислушивался.

Сверху от дороги доносились странные незнакомые звуки. Чвак-чвак, чвак-чвак… Будто квакала огромная лягушка.

Звуки становились сильней, обрастали другими, треснула валежина, зашуршала прошлогодняя хвоя.

И, осознав, что он слышит чваканье кованых сапог, Тасманов по-немецки, чтобы было понятно детям, громко шепнул:

— Руих!

Петухов и Кудря замерли с изготовленными автоматами там, где их застал приказ командира. Долгих лег на рацию, поводя стволом трофейного пулемета в сторону звуков.

Тасманов достал две гранаты с длинными деревянными ручками. Гранаты были немецкие, очень удобные в таком вот назревающем бою.

Как не хотел и боялся сейчас Тасманов этого боя! В штабе ждут карту. По рации всего не скажешь. Карта — это его, Тасманова, глаза. И то, что увидели они, теперь хотели увидеть и Дробный и комдив.

И какой может быть маневр в скоротечной схватке, когда ты скован, спеленат по рукам и ногам спасенными детишками.

Тасманов слушал теперь уже близкие шаги, стараясь уловить повизгивание овчарок, слова команд. Но раздался приглушенный кашель, и хриплый голос кому-то сказал:

— Еще полчаса, Юрген, и ты выпьешь горячего кофе…

— Шнапса, Курт… — отозвался вялый тонкий голос.

И капитан понял, что это не погоня. Патруль. Три солдата с фельдфебелем. Рядом передовая, а может быть, и стык зарывающихся в землю полков.

Тасманов со стремительностью рыси присел, сунул гранаты под куст и выхватил нож. Кудря и Долгих уловили и поняли движение командира, отложили автоматы и достали короткие финки. Сержант же стоял у самого края впадины, напряженно вытянув шею, держа палец на спусковом крючке «шмайсера».

Тихон негромко застучал дятлом — даже Тасманов обернулся. Петухов скосил глаза на стук и увидел Кудрю, подбрасывающего на ладони финку.

Петухов воевал с первой минуты войны. Сержант, как и Тасманов, служил на границе. Был ранен, контужен при обороне заставы и все же ночью, оставшись в живых один, уполз в ржаное поле, отлежался и ушел в леса. Прорывался с регулярней частью из окружения.

Тасманов взял его в разведку из пехотной роты, прослышав в штабе о сержанте-чудаке, который возит с собой пограничную фуражку и надевает ее в последнюю минуту перед атакой.

С Петуховым было легко. Тасманов не заботился и не думал о его действиях, был уверен — сержант все сделает как нужно.

Петухов бесшумно лег и как растворился в земле.

Капитан мельком взглянул на ребятишек. Дети стояли тихо, словно и они знали, что сейчас на каждый звук откликается только смерть.

Чвак-чвак. Совсем рядом. Остановились на краю впадины четыре силуэта, словно шинели вывесили сушиться.