Искатель, 1976 № 01 - [22]

— А почему? — удивился я, ощущая, как моя настырность крепнет на жестком каркасе злости. А допытывался я, почему они с мужем не разводятся, коли все равно уже несколько лет не живут семьей.

— Потому что это наше личное дело.

— Да, так оно и было до того момента, пока не произошла эта история. А теперь это уже и наше дело.

— Вот пусть он и оправдывается перед вами, а вы меня в эту историю не вмешивайте…

Скверная баба какая! Мне стало почему-то жалко, что она знает столько прекрасных премудростей о тайнах вещества с удивительной схемой-формулой, похожей на пчелиные соты, и на фрагмент циклопической кладки, и на старый лабиринт, и на придуманное космическое сооружение. Конечно, лучше было бы, если бы это знание досталось человеку поприятнее. Но знание не получают в наследство — его получают те, кто достоин. «За партой, случалось, засыпала»…

ГЛАВА 5

Замигал глазок сигнальной лампочки на селекторе.

— Погоди, сейчас договорим, — сказал Шарапов и снял трубку. — Слушаю. Здравствуйте. Да, мне докладывали. Я в курсе. Да не пересказывайте мне все сначала — я же вам сказал, что знаю. А куда его — в желудочный санаторий? Конечно, в КПЗ. Ответственный работник? Ну и что? Безответственных работников вообще не должно быть, а коли случаются, то надо их метлой гнать. Послушайте, несерьезный это разговор: нечаянно можно обе ноги в штанину засунуть, а кидаться бутылками в ресторане можно только нарочно. Тоже мне купец Иголкин отыскался! Чего же тут не понимать — я понимаю. Но я думаю, что дела надо решать в соответствии с законом, а не с вашим личным положением — удобно, это вам или неудобно. Вот так-то. Мое почтение…

Генерал положил трубку на рычаг, задумчиво спросил меня:

— Слушай, Стас, а ты часто бываешь в ресторанах?

— Десять дней после получки — часто.

— А я почти совсем не бываю. Давай как-нибудь вдвоем сходим. Я тебя приглашаю.

— Давайте сходим. Бутылками покидаемся?

— Да мы уж с тобой как-нибудь так обойдемся, без метания предметов. Эх, с делами бы нам только раскрутиться. Ну ладно, продолжим. Значит, напугала тебя сугубая научность этого вопроса. И ты считаешь, что в этих тонкостях тебе не разобраться? Так я понял?

— Приблизительно. А Позднякова я считаю невиновным.

— Это хорошо, — кивнул генерал и еле заметно усмехнулся. — Только перепутал ты все…

— Чего я перепутал?

— Задание свое. Кабы пришла к тебе жена Позднякова и попросила по дружбе вашей старинной, чтобы ты проверил, не позволяет ли себе ее муж изменять брачному обету, то ее, может быть, и устроил такой ответ: «Считаю невиновным». А меня, прости уж великодушно, не устраивает. Твоя вера — это хорошо, но мне доказательства нужны.

— Но я столкнулся здесь с вопросами, в которых просто ничего не смыслю. Не понимаю я этого.

— А почему не понимаешь? — деловито спросил Шарапов.

— То есть как почему? Для этого нужна специальная под готовка, образование…

— Есть. Все это у тебя есть…

Я вышел из терпения:

— Что есть? Образование? На юридическом факультете курс высокомолекулярных соединений не читают, органическую химию не проходят, а на всю судебную психиатрию отпущено 60 часов.

— Не знаю, я заочный окончил, — пожал плечами Шарапов. — А здесь у нас, в МУРе, учат праматери всех наук — умению разбираться в людях. И у меня были случаи убедиться, что ты эту науку в некотором роде постигаешь.

Я сидел, опустив голову. Генерал засмеялся:

— Ну, что ты сидишь унылый, как… это… ну?.. Тебе там не в формулах надо было разбираться. — Он заглянул в лежащий перед ним рапорт. — Метапроптизол этот самый не самогонка, его в подполе из соковарки не нагонишь. И кирпичик этот мог положить только большой специалист. Очень меня интересует этот специалист, вот давай и поищем его.

— Есть, буду искать. Я только боюсь, что завязано это все на каком-то недоразумении…

— Не бойся, нет тут никакого недоразумения. Сегодня совершено мошенничество — «самочинка». У гражданки Пачкалиной два афериста, назвавшиеся работниками милиции, произвели дома обыск, изъяв все ценности и деньги.

— А какое это имеет?..

— Имеет. Они предъявили наше удостоверение, и потерпевшая запомнила, что там было написано «капитан милиции Поздняков»…

Из объяснительной записки и протокола допроса потерпевшей в отделении милиции я уже знал, что гражданке Пачкалиной Екатерине Федоровне тридцать два года, работает газовщиком-оператором в районной котельной, проживает на жилплощади матери-пенсионерки, образование — семь классов, ранее несудима. И теперь смотрел на ее прическу, похожую на плетеный батон «халу», морковное пятно губной помады, слушал ее тягучий вялый говор без всяких интонаций и мучительно старался вспомнить, где я видел ее раньше. Моя профессиональная память, отточенная необходимостью ничего не забывать навсегда, порою становилась палачом, мучителем моим, ибо встреченные спустя годы полузабытое лицо или выветрившееся имя начинали истязать мозг неотступно, безжалостно и методично, как зубная боль, и избавиться от этого наваждения можно было, только вырвав из тьмы забвения далекий миг — когда, где и при каких обстоятельствах возникло это лицо или прозвучало имя. И тогда это воспоминание — пустяковое, незначительное, чаще всего не имеющее отношения к делу, — приносило успокоение. А сейчас я смотрел на Пачкалину, слушал, и слабое ощущение, что уже когда-то видел ее, превратилось в уверенность. Вот только, где и когда, не мог я вспомнить.