Искатель, 1974 № 03 - [16]

Трошка крикнул:

— Стой, черт!

— А как же! — И Попов снова выстрелил дуплетом.

Когда Лазарев подскочил к приятелю, то увидел на ели единственного оставшегося глухаренка. Трошка торопливо вскинул ружье. А тут он еще услышал, как слабо щелкнул приготовленный к бою ствол Сашки, и Лазарев, явно видя, что промахивается, спустил курок.

После стрельбы было глухо.

Да и говорить не хотелось.

Сашка начал собирать латунные гильзы, брошенные им впопыхах.

Появилось солнце, и стало видно, что туман из долины поднялся не весь. Клочья его кое-где запутались меж елей. Яркие полосы света прошивали насквозь волокнистые извивы. Они нехотя тянулись ввысь, постепенно истаивая.

С первым же лучом солнца остро и сладко запахло смолой. А стволы молодых осин выглядели так телесно упруго, что их хотелось пощупать. Тихая грусть охватила Трошку. Чего его дернуло поторопиться со стрельбой? И с чего Сашка, будто окаянный, как говорит мать, принялся бить копалят?

Они точно с цепи сорвались.

— Трош, ты чего? — услышал Лазарев голос друга.

Широкое лицо Сашки с черточками глаз было безоблачным.

— Еще найдем!

— На кой они? И этих за неделю не съешь. Протухнут.

— Раздарим.

— Только что… — И Трошка сел на камень, положив ружье на колени, и полез за папиросами, хотя курить и не хотелось. — Чай, теперь твоя душенька довольна?

А Сашка опять вдруг по-лешачьи рассмеялся. Потом он снова придирчиво зарядил ружье. Один патрон, видно, слишком туго входил в ствол. Попов сменил его, взяв крайний в патронташе.

— Ты что, исокан ставишь? — спросил Трошка.

— А вдруг лось?

— Не балуй…

— Не вынести его нам отсюда. Если только губой полакомиться…

— Это верно, не вынести, — кивнул Трошка, пропустив мимо ушей замечание о лакомстве. — Ты за последние дня так сдал, что в желтизну ударился. Зеркальце вынь, посмотрись.

— Не ношу я больше зеркальца.

— Тогда на слово поверь. Не пойму только, на кой тебе эта охота понадобилась?

— Мне? — Сашка попытался удивиться как можно искреннее.

— А то…

— Сам что ни выходной, про охоту заговаривал.

— Это так.

— А я не привык к пожеланиям друга относиться как к пустякам. Так вот — охота твоя выдумка. Откуда у тебя привычка взялась все на меня валить?

— Не крути, Лисий Хвост, — рассмеялся Лазарев. — Наверное, ты прав. Собирался на охоту, собирался, а пришел — скучно стало. Зачем столько набили?

— Полихачили… Съедим за три дня. Консервы в избушке оставим. Мало ли кто забредет.

— Заботлив. На тебе, боже, что нам не гоже.

— Спасибо, — обиженно шмыгнул носом Сашка. — Пойдем к нашей избушке. Там и позавтракаем.

— От избенки рожки да ножки, поди, остались, — сказал Лазарев, поднимаясь.

Сашка собрал подстреленную дичь, связал глухарят и копалуху за ноги, перекинул, будто вязанку, через плечо, и они двинулись к домику, который их бригада поставила здесь, когда пробивал просеку для ЛЭП. Здорово тогда показал себя Сашка!

Избушка стояла на берегу, какой они ее оставили полгода назад. Даже доски, которыми они почему-то забили дверь крест-накрест, не потемнели. Лишь шляпки трехдюймовых гвоздей покрылись яркой ржавчиной.

— На кой забивали? — рассердился Попов. Он и тогда был против этой меры чересчур хозяйственного бригадира, а теперь, с нескрываемым удовольствием подсунув кол, выдернул взвизгнувшие гвозди. Но сама крестовина так и осталась висеть на двери!

— Входи, Трошка! Разводи огонь, а я пару копалят у реки выпотрошу. Там сподручнее.

«Что с ним творится? — подумал Лазарев, когда Сашка ушел. — Был человек как человек. И на тебе, ужимочки, уверточки. Не иначе уехать отсюда хочет. Подлизывается, чтоб и я с ним подался. Отшила, видимо, его Анка окончательно. Так и скажи прямо! Я ж пойму… Эх, Саша, Саша, как же уехать нам отсюда? Ведь вот она, круча, с которой ты на бульдозере сиганул! Такие места оставишь не вдруг…»

5

Облитые соляркой лиственничные поленья занялись рыжим чадным пламенем. Устроившись в кружок, бульдозеристы и трактористы, что пробивали просеку для линии электропередачи, сняли надоевшие за день рукавицы и тянули к огню красные распухшие на морозе руки. От легкого, но пронизывающего на юру ветерка водители укрылись за вершины сизых от инея елей, которые поднимались из-под обрыва.

Стадо из трех бульдозеров и трех тракторов приткнулось радиаторами к вагончику-балку и неторопливо попыхивало. Глушить моторы рискованно. Звуки, мерные и привычные, воспринимались как тишина и даже успокаивали.

А настроение было постное.

Срезая под корень редкостойную лиственничную тайгу, расчищая широкую пятидесятиметровую просеку для ЛЭП от завалов и сухостоя, парни как-то не думали о том, что им придется потратить впустую целых три недели. Все шло по плану, и этот трехнедельный перегон техники в обход речного каньона тоже был запланирован. Но одно дело, когда к этому запланированному, обоснованному правилами и инструкциями по технике безопасности и техническим условиям эксплуатации, машин препятствию еще только предстоит подойти, другое, когда этот трехнедельный перегон надо начинать завтра. Три недели они будут пробиваться через бурелом и завалы, мучая людей и технику, и все для того, чтобы, добравшись наконец до места, откуда, собственно, и ушли, проложить в долине реки просеку в три километра длиной и пятьдесят метров шириной.