Искатель, 1969 № 06 - [41]

— Что же вы порешили там, в Мюнхене?

— Большинство высказалось за усиление борьбы.

— И ты привез такой приказ?

— Да! — сказал, будто гвоздь вколотил, Дубровник.

— Тогда погуляем с автоматами, сколько можем, польем нивы украинские свинцовым дождиком — и в пекло. За наши дела в рай не берут.

Рен сообщил о тех силах, которыми располагает. Развернули крупномасштабную карту. Проводник по памяти называл места, где ждут своего часа его люди. Попутно он сообщал и о тех, кто попал в облавы, засады, кого выволокли из схронов истребительные отряды. Рен ничего не хотел скрывать, утаивать от представителя центрального провода — пусть видят, в каких условиях приходится бороться.

Доклад Рена произвел безотрадное впечатление на Дубровника. Но он понимал, что в нем, как говорится, ни убавить, ни прибавить. Только как докладывать там, за кордоном? Ведь его послали специально за оптимистическими новостями — в последние месяцы американская разведка резко уменьшила субсидии. Все труднее и труднее изображать перед шефами дело так, будто центральный провод контролирует события. Американцы люди деловые, им нужны не декларации, а информация, разведданные, опытные агенты, пропагандистский бум, направленный против СССР.

Перешли к планам на будущее.

— Мы ждем немедленных действий, — напомнил Дубровник. Он понимал: наступила решающая минута разговора. Если Рен откажется выполнить приказ центрального провода по усилению террористической деятельности, значит миссия его, Дубровника, провалилась. Ему не с чем будет возвращаться за кордон.

— Я думал, ты что-нибудь понял, — устало сказал Рен. — Не можем мы ввязываться в бой до весны…

Чуприна молчал, на лице его застыло непроницаемое выражение. Дубровник обратился было к нему за поддержкой, но Роман хмуро бросил: «Проводнику виднее…», вновь замолк надолго.

Как и опасался Дубровник, Рен выбрал тактическую линию, известную среди националистических главарей под названием «дашбог».

«Дашбог» — это уход в глубокое подполье, прекращение связей, диверсионной борьбы. Его цель — сохранение сети и кадров, создание видимости, будто подполье ликвидировано, уничтожено. А в то же время будет проводиться накапливание сил, подготовка новых ударов.

На месте Рена он тоже поступил бы так же. Но лично ему, курьеру Дубровнику, такой выбор сулил неприятности, затруднял выполнение задания центрального провода. Дубровник не все сказал Рену. Дело в том, что за кордоном углубился раскол среди главарей националистов. Возникло несколько «центров», претендовавших на роль «руководителей» и «представителей» ни мало ни много… украинского народа. Среди них «УГВР — Украинская головная вызвольная рада», мельниковский «Провод украинских националистов (ПУН)», бандеровский «Провод закордонных частей ОУН» в Мюнхене. Все они конфликтовали, соперничали друг с другом. И рвались к американскому корыту, мечтали о долларах, заседаниях в «международных комитетах».

Американцы, люди деловые, готовы были оказать помощь. Не даром, разумеется. В обмен они требовали сведения, имена агентов «на землях», курьерские тропы.

Дубровник прибыл как курьер «Провода закордонного». И он должен был возвратиться восвояси не с Реном — на кой черт он нужен в Мюнхене, там деятелями из ОУН хоть пруд пруди, — а с информацией о положении на западноукраинских землях, со, сведениями об агентуре, верных людях, укромных тайниках. Это были бы козырные карты, с помощью которых можно бить соперников, то бишь соратников.

Всего этого Дубровник не говорил, разумеется, Рену. Зачем посвящать проводника в кухонные свары?

Спросил, тщательно скрывая раздражение:

— Но не думаешь же ты сидеть в бункерах до скончания века?

Рен сказал, что на весну и лето краевой провод наметил серию террористических актов и диверсий. Он не хотел, чтобы там, в центральном проводе, на основании доклада Дубровника о нем сложилось впечатление как о безвольном, отчаявшемся человеке. Это почти наверняка отрезало бы ему дорогу на Запад.

— С весной, по черной тропе, когда укроются леса зеленью, мои люди выйдут из схронов, из тайных убежищ. Для каждой группы, каждого «боевика» намечены конкретные цели: села, партийные и советские работники, председатели колхозов, активисты всех мастей. Над этим выбором потрудилась наша служба безопасности. Удары — беспощадные, по самым уязвимым местам — будут следовать один за другим. Надо создать впечатление силы — тогда, может быть, удастся пополниться новыми людьми.

Курьер крепко пожал руку проводнику.

— Я доложу центральному проводу, что ты делаешь все возможное для нашей борьбы.

Дубровник не случайно так быстро согласился с проводником, у него созревал план, который мог значительно ускорить развитие событий.

Рен мучительно размышлял, почему курьер ни слова не сказал об его уходе за кордон.

— Значит, решили там, в центральном проводе, не менять меня?

— Да. Тебе доверяют полностью. Новому человеку необходимо время, чтобы начать активно действовать, а это означает утерю и тех немногих позиций, которые мы сохраняем.

Рен внутренне был готов к такому ответу. И все-таки наперекор здравому смыслу в душе он надеялся, что, может быть, Дубровник пришел ему на смену или предоставит право выбора преемника из местных вожаков, и тогда он, Рен, уйдет курьерской тропой к спокойной жизни, а умирать останутся другие. Все-таки доберутся до него сыновья старого деда из сожженного села.