Искатель, 1969 № 06 - [3]

— Да что ты! Замуж? Ой, расскажи, милая, уж чего тут скрываться-то. А я до таких дел оч-чень любопытная.

Шура коротко рассказала о женихе — кавказец, из дворян, только без больших средств, живет торговлей…

У Марковны даже дух захватило — во-он что, гляди, и ей что перепадет, коли он торговец.

— Да как же это он на тебя позарился? Ты, помню, из бронницких мещан? — Шура кивнула. — Ну, счастливая, не иначе как за красоту берет.

— Красота, Марковна, в душе должна быть…

— Ну и дай тебе бог!

Графинчик опустел. Второй заказывать Марковна не разрешила — меру надо знать.

— Уж как ты меня порадовала, Шурочка, — говорила она, прижимая руки к груди, — не знаю, как тебя и благодарить.

И тут Шура спросила, не знает ли она свободного места.

— Да зачем тебе?

— Хочу жениху доказать, что я не нахлебница, что и сама зарабатывать могу.

Соловьиха засмеялась, да так раскатисто, что рядом сидящие посетители оглянулись.

— Эх вы, молодые, — визжала она, — все у вас фокусы — «нахлебница»! Да коли любит, он тебя дома на семь замков запрет, Они, кавказцы-то, такие ревнивцы, что не приведи господь.

— Я слышала, — сказала Шурочка, понижая голос, — что в женской тюрьме нужна надзирательница.

— Нужна! И я слыхала! — воскликнула Соловьиха. — Но начальница там уж больно люта. Тоже мне княжна! Порядочная-то княжна станет ли с тюрьмой возиться?

Она даже плюнула с досады, потом задумалась на секунду, хитро взглянула на Шурочку и решительно поднялась.

— Пошли. У меня там приятельница. Я тебя, видит бог, устрою.

* * *

Московская губернская женская тюрьма находилась вблизи Новинского бульвара, на углу Новинского и Кривовведенского переулков. Она была выстроена сразу же после событий пятого года. К ее главному двухэтажному кирпичному зданию примыкали одноэтажные постройки, образуя квадратный тюремный двор.

Кривовведенский переулок отделял тюрьму от владения церкви Казанской божьей матери. Сама церковь, стоящая в низине, не отличалась особой красотой, зато вдоль всей церковной решетчатой ограды тянулись живописные ряды густой акации.

Свернув с довольно шумного бульвара, где в нешироких зеленых аллеях прогуливались группы праздношатающихся людей, Соловьиха и Шура пошли по проулку. Идти было легко — деревянный тротуар уходил под горку.

Марковна катилась на своих коротких ногах, словно колобок. Шура всю дорогу была оживленна, болтала без умолку, пока спутница не дернула ее за рукав.

— Что такое, Марковна?

— Тш-ша! — прошептала Соловьиха, показывая круглым подбородком на дорогу.

Мимо в открытой пролетке проехала важная дама, прямая, со странно вздернутыми вверх плечами, в непомерно высокой шляпе, отчего тонкая шея казалась еще тоньше.

— Кто это?

— Начальница… Княжна Вадбольская, холера ее схвати да трахни. Ишь, шляпу какую напялила.

Шура остановилась в растерянности.

— Ой, Марковна, я не могу, — говорила она, заметно бледнея, — тут, правда, и место хорошее — самый центр, и от бульвара недалеко… Да только боюсь я.

— Чего же испугалась, дурочка?

— Эта княжна такая гордая, строгая. Как узнает, что меня в Бутырках держали, — стыд какой! Я не перенесу.

— А мы не скажем! — отрубила Марковна. — Кто знает, что ты была заарестованная? А я — гроб с крышкой. Поняла?

Но Шура, ни слова не говоря, повернула назад к бульвару. В толпе гуляющих она остановилась, сунула Соловьихе рублевку «на посошок», кивнула, стараясь улыбнуться, и пошла в сторону Кудринской площади. А Соловьиха долго еще смотрела ей вслед, грустно покачивая головой…

* * *

Пересветов слушал «тринадцатую» не перебивая — из многочисленных деталей он мысленно вылавливал наиболее важные для своих соображений.

Едва посетительница закончила, он открыл боковой ящик стола и ловким движением руки, точно фокусник из колоды заветную карту, выкинул фотографическую карточку.

— Эта?

— Гляди-ка! — удивилась «тринадцатая». — Она самая. И шляпка на ей та же… Ну и орел вы, ваше благородие, на семь аршин в землю видите.

Пересветов взял снимок осторожно, двумя пальцами, потряс им в воздухе и сказал:

— Эта особа еще придет к тебе. Будь на базаре, на том же месте. Затем… — Пересветов скосил глаза на снимок, — веди ее, куда она попросит, и отрекомендуй самым лучшим образом.

— Значитца, в тюрьму? — переспросила «тринадцатая».

— Именно. А сейчас скажи казначею — велю оплатить. Все. Иди.

Теперь Пересветов принялся перечитывать донесение провокатора с утроенным вниманием.

«Семеныч долго объяснял правила конспирации, — читал он, — и подчеркивал, что новые кадры еще неопытны, пренебрегают конспирацией и часто проваливаются».

Рука Пересветова, державшая листок, дрогнула.

«Он сказал: теперь, когда вовсю свирепствует реакция, надо бы устраивать побеги из тюрем. Да денег пока нет…»

Пристав подчеркнул слова «побеги из тюрем». Все ясно — эта милая Шурочка хочет стать надзирательницей с определенной целью.

«Ах, черт, если бы они решились на этот шаг — было бы просто здорово!»

«Я остался ночевать у Семеныча. Ночью он кричал во сне, раза два вскакивал — ему все мерещилась повешенная казаками сестра».

Пересветов покачал головой: да, дела у них действительно плохи. Вынув из стола еще четыре фотографии, он разложил их перед собой.