Искатель, 1969 № 04 - [13]
Экран погас, передача кончалась. Дед записал что-то в журнал, потом заходил по комнате, вид у него был довольный, сухонькие руки он закинул за спину. Только теперь я заметил, что он чуть тянет правую ногу.
— Вот так, — сказал Дед. — И никак иначе. Мы первые послали информацию практической ценности.
Тут вошел Феликс. Я знал, что он весь вчерашний вечер и сегодняшнее утро провел в вычислительном центре.
— Я еще раз пересчитал и проверил, — сказал он. — Передача с Сапиены начнется в одиннадцать двадцать пять.
Дед насупился. Греков-отец поспешно сказал:
— Даже если передача действительно начнется до срока, ее запишет приемный автомат. — Он посмотрел на часы. — Без десяти одиннадцать. В конце концов можно и подождать полчасика.
Дед даже не пожелал разговаривать на эту тему, сердито махнул рукой и покинул аппаратную. Я предложил Феликсу партию в шахматы. Играл он плохо, почти не думая, отдавал мне пешку за пешкой и упорно стремился к размену фигур — пока у него не остались два коня против моих слонов. И вот тут он начал так здорово маневрировать своими конями, что мне стало трудно реализовать материальный перевес. Кони наскакивали на моего короля, я надолго задумался и не сразу заметил, что по аппаратной прошло какое-то движение. А когда поднял глаза от доски, то увидел: все кинулись к экрану.
Было одиннадцать двадцать с секундами. По верхней строчке экрана пробежала тень, перешла строчкой ниже, и еще, и еще, до последней клетки. А потом начали выстраиваться на первый взгляд беспорядочно разбросанные темные пятна — следы импульсов, ложившихся где-то за панелью на приемную ленту.
— Восемнадцать тридцать девять, — потерянным голосом сказал оператор, сверхсерьезный малый.
— Проверь по коду, — сказал Греков.
— Я хорошо помню. — Но все же оператор проверил и подтвердил, что Саниена дает номер восемнадцать тридцать девять — иначе говоря, отвечает на нашу передачу под тем же номером, отправленным двадцать два года назад.
Греков вызвал по видеофону Деда. Тот пришел, молча уселся в кресло, уставился на экран. Передача шла около часа, понять мы в ней, конечно, ничего не могли — еще немалое время займет расшифровка, но главное было понятно: сигналы с Сапиены пришли, обогнав время. Пришли быстрее света…
В конце передачи снова был повторен номер — восемнадцать тридцать девять. Экран потух, Я взглянул на Деда. Он сидел неподвижно, вжавшись в кресло, сухонькие руки вцепились в подлокотники.
А Феликс вроде уже потерял интерес к передаче. Он снова уселся за незаконченную шахматную партию, запустил пальцы в свои вихры. Потом взялся за коня, подержал над доской, со стуком поставил.
Этот слабый звук вывел нас из оцепенения.
— Да-а, — сказал негромко Анатолий Греков. — Не поверил бы, если б сам не видел.
— Что же получается? — спросил я. — Они перешагнули световой порог?
— Нет, — сказал Феликс, — Здесь другое. Я же говорил о временном сдвиге. Твой ход, — напомнил он мне.
Пришел рейсовый с Венеры и привез комиссию Стэффорда. В селеногорских коридорах гудели голоса, бегали озабоченные люди, прошествовал Баумгартен со своим старомодным набитым чемоданом. Он кивнул мне, но, кажется, не узнал. Стэффорд засел на узле связи и вел радиоразговор с кем-то из Совета перспективного планирования.
Робин был уже на корабле, проверял вместе с космодромными механиками готовность систем к полету. А я все еще медлил, крутился у входа в столовую. Наконец я увидел того, кто был мне нужен.
Том Холидэй вышел из столовой, дожевывая на ходу. Он торопился куда-то, но все же я шагнул навстречу и поздоровался.
— Здравствуй, Улисс, — сказал он так, будто мы виделись последний раз не два года назад, а вчера. — Как поживаешь? Ты повезешь нас на Землю? Слышал, диспетчер называл твою фамилию. Старт в двенадцать?
— Да. Хочу спросить, старший… Как там мои родители?
— У них все в порядке.
Не хотелось лезть с назойливыми расспросами, но все же я продолжал, запинаясь и подыскивая слова:
— Удалось выяснить, почему тогда… ну, я про тот случай с Тудором…
— Случай с Тудором? Есть несколько разных предположений. Похоже, что он действительно не слышал меня. Но это не физическая глухота.
— А что же?
Холидэй пожал плечами.
— У них очень быстро развивается менто-обмен, — сказал он и ушел, оставив меня в полном недоумении.
И вот мы летим. Наш грузовик забит багажом комиссии Стэффорда. В пассажирском салоне витийствует Баумгартен, и продолжают недоступный мне математический разговор Анатолий Греков и Феликс, и молча лежит в кресле, прикрыв глаза, Том Холидэй.
Мои мысли беспорядочны, скачкообразны. Я пытаюсь выстроить их с начала, с нуля — нет, не удается. Тревога. Она не только во мне. Она в наклоне головы Робина, сидящего справа. Она в мерцании далеких звезд. Она в покачивании указателей тяги. В каждом уголке рубки.
Никак не могу додумать до конца какую-то важную мысль.
И вдруг…
Робин поворачивается ко мне, и я вижу, как начинают шевелиться его губы.
— Но если можно сдвинуть время…
Вот оно! Вот оно! Меня осенило.
— Робин! — кричу я. — Ты гений!
— Постой, дай закончить…
— Не надо! — кричу я. — Если прошли импульсы, то и мы можем обогнать время. Мы полетим к звездам!
