Искатель, 1968 № 03 - [28]
Неизвестный солдат смотрел ему вслед, словно салютовал герою-однополчанину.
Дождь, нежданный-негаданный, обрушился на город. Стало холодно, промозгло, как всегда осенью.
Ветер рвал листву.
Мрачные бурунчики с белыми гребешками наваливались на набережную, которая была безлюдной, а потому выглядела сиротливо.
Сумерки подчеркивали мрачноватый городской пейзаж. Небо совсем потемнело. И тогда вспыхнули электрические огни, мириадами точек отразившись в мокром асфальте.
Молодой человек, видимо гид, подошел к Гаджи, сидевшему в гостиничном вестибюле.
— Пожалуйста, машина у подъезда.
— Благодарю, — сказал Гаджи.
Он вышел из гостиницы. Не надевая шляпы, направился к «Волге»,
Чтобы лучше рассмотреть пассажира, шофер поправил зеркальце. Потом он долго не попадал ключом в замок зажигания. Лишь спустя минуту машина развернулась и пошла вдоль набережной.
— Здравствуй, Гаджи, — сказал шофер. Голос выдал волнение. — Здравствуй. — Машина свернула к тротуару, остановилась. — Садись вперед.
— Сейчас… — Гаджи откинулся на спинку, не в силах шевельнуться. Он ждал этой встречи, надеялся на нее, мечтал о ней. И все же она пришла внезапно.
С трудом вышел из машины, чтобы пересесть на перед нее сиденье.
— Здравствуйте, майор Лавров.
— Генерал-майор, товарищ полковник.
— Не знал.
— И не мог. Тебе только сегодня присвоили. И это — сегодня.
Лавров протянул Гаджи кожаную коробочку. На алом бархате лежал орден Красного Знамени. Они молчали. Потом Гаджи сказал;
— По поводу эс сто четвертого и эс двадцать восьмого. Я считаю…
Лавров перебил:
— Не будем о делах… Как ты?
— Пока вроде в порядке…
Машина шла мимо стройки — за забором была буровая. Что здесь? — спросил Гаджи.
— Шахта метро.
Лавров задумался: сказать — не сказать? Он не хотел будить в Гаджи воспоминания и в то же время понимал, что без них Гаджи не может.
Лавров обнял Гаджи:
— Тофик тут на практике работал… Время бежит, через год — инженер. И музыку любит.
Лавров говорил, делая паузы после каждой фразы, наверное, для того, чтобы у Гаджи было время осмысливать их.
В консерватории его недавно встретил. Гуляет по фойе, Оглянуться не успеешь, станешь дедушкой. Да что я тебе рассказываю, сам увидишь.
Дорога поднялась высоко над морем. Здесь был новый широкий проспект.
— И не пытайся узнать, — сказал Лавров. — Строить начали года четыре назад, не больше. Квартиру твоим дали. Большую.
Дома на проспекте стояли широким фронтом, подравнявшись в шеренгу.
Сотни окон были перед Гаджи, а за каждым своя жизнь.
Ужинали.
Сидели над книгами.
Спорили.
Грустили.
Смеялись.
Смотрели телевизор.
Лавров вел машину тихо, чтобы Гаджи как можно лучше рассмотрел свой город.
Совсем близко грянул гром. Словно бешеная, засверкала молния, перерезая все небо.
В ее свете лицо Гаджи казалось грустным. Хоть и знал он, что каждый дом здесь — его дом, каждое окно — его окно, каждая семья — его семья.
Ливень мятежничал на окнах.
Автомобильные «дворники» с трудом разгребали его потоки на ветровом стекле.
Дорога впереди была совсем пустынной.
Гаджи увидел изящно изогнутую стрелу, по которой шла надпись:
«АЭРОПОРТ».
Машина подошла к развилке.
Сквозь пелену дождя невозможно было увидеть, то ли она повернула к аэропорту, то ли направилась обратно в город.
Б.Воробьев
Граница
Звонок в начале шестого утра мог означать только одно — срочный вызов.
«Стоит раз остаться ночевать дома…» — невольно подумал капитан-лейтенант Рябов, снимая трубку.
Звонил оперативный дежурный. Он передал Рябову приказание командира части немедленно прибыть в штаб.
На улице было ветрено, темно и скользко. Хлестала по глазам поземка. Рябов поднял воротник, глубже надвинул шапку и по привычке сунул руку в карман реглана, но фонарика там не оказалось. Видно, он еще с вечера переложил его куда-нибудь в другое место, а может, этим распорядилась жена, когда сушила реглан. Так или иначе, но возвращаться и отыскивать фонарик уже было некогда. С грехом пополам одолев полтораста метров, отделявших дом от штаба, Рябов козырнул часовому и толкнул тяжелую, обитую войлоком дверь.
Капитан второго ранга Ваганов был у себя. Кабинет командира еще не успели натопить, и Ваганов сидел за столом в шинели и шапке. Рябов доложил о своем прибытии.
— Здравствуй, Николай Федорович, — сказал Ваганов. Отложив в сторону бумагу, которую до этого держал в руке, он встал и вышел из-за стола.
— Получена шифровка, Николай Федорович: у мыса Барьерного замечено неизвестное судно. — Командир подошел к большой, в полстены, карте района и раздвинул шторки. — Кстати, на днях мне, видимо, о нем же доносили рыбаки. У них там невода стоят.
Рябов тоже подошел к карте. Рядом с низкорослым командиром он казался еще выше и массивнее, чем был на самом деле, а огромные яловые сапоги и реглан только сильнее подчеркивали это.
Слушая командира, Рябов без особой симпатии вспомнил место, о котором тот говорил: обрывистый, гудящий от наката берег, мрачные кекуры с воротниками желтой пены, узкую, длинную отмель — банку — вдоль самой границы.
— Судно замечено в пять ноль-ноль, — продолжал командир. — Сейчас пять двадцать. Через десять минут, Николай Федорович, жду твоего доклада о готовности к выходу. На корабль я уже сообщил, так что задерживаться, полагаю, не станешь. Посты предупреждены, можешь идти напрямую. Прогноз — 6–7 баллов. Норд-ост с переходом во второй половине на ост. Вопросы есть?
