Искатель, 1968 № 03 - [25]
— И сами окажетесь в петле. А потом — сколько стоит моя персона в сравнении с вашей?
— Молчи, провокатор!
Гаджи полез в карман и достал кассеты. Поискал глазами магнитофон. Включил. В кабинете зазвучали голоса, голос Вильке — сначала. Томсона — потом: «О делах за стаканом вина, полковник». — «Ол райт».
Вильке попытался взять себя в руки.
— Что дальше?
— На пленке? О! Это вам известно. Что дальше в смысле перспективы?.. Вы хотите тихо жить в доброй стране с теплым климатом?
Что-то мечтательное появилось в глазах Гаджи, и не только в глазах — в голосе.
— После войны я тоже хотел домой. Баку… У меня там мать, жена, сын… дядя Аббас. Консерватория… Думал, что скоро войне конец… Томсон объяснил, что она будет продолжаться. Так ведь, полковник?.. Я мечтал быть не солдатом — музыкантом. Томсон не хочет этого… Что делать? Нельзя же не принять вызова.
— Я думал, ты глупее.
— Формально — ваша школа. Теперь вам ясно?
Гаджи вертел в руках кассеты.
— Возьмите на память о конце своей карьеры, Вильке.
Тот послушно взял.
Роли переменились. Гаджи диктовал:
— В списке, который вы передадите, я буду значиться одним из лучших ваших агентов, лучшим потому, что мне известна агентура Веца в Баку. Я ничем не скомпрометирован дома — вы когда-то говорили мне об этом. Копии списков мне. Это тоже ясно?
— Где дубликат пленки? — спросил Вильке, хотя отлично понимал, что Гаджи не ответит.
— В получасе прогулочным шагом от особняка Кальтенбруннера.
— Понятно, — закивал Вильке. Он выглядел старым, осунувшимся.
Проход был неширок. По обе стороны на стеллажах стояли сотни ящиков с этикетками американских сигарет.
Ящики были сложены в «кварталы», разделенные «улочками» и «переулками».
Причудливые тени пересекали несколько ящиков. Одна из них отплясывала какой-то странный, непонятный танец.
Это была тень от гермокостюма, висящего в одном из «переулков».
Самые обычные предметы приобретали здесь зловещий вид. И даже акваланги, маски, ласты, всегда яркие, цветастые, были одной черной масти.
В складе без окон царили полумрак и тишина. И потому таги неторопливо идущего человека звучали гулко, рождая повторяющееся эхо.
Человек свернул в один из «переулков». Разорвал наклейку на ящике. Вскрыл его. В ящике лежала рация. Он повернул выключатель. Левитан читал: «Сегодня, 9 мая, все свободолюбивые народы земного шара торжественно отмечают славную годовщину победы над фашистской Германией, годовщину окончания Великой Отечественной войны».
— Куда все подевались? — из-за угла выскочил здоровенный верзила, коротко стриженный, в жилете, без пиджака.
— Что вы орете? — Стоящий у приемника обернулся.
В этом человеке не сразу можно было узнать Гаджи. Он располнел, побелели виски. Только глаза, хоть и смотрящие устало, сохранили блеск.
Держался он с той непосредственностью, иногда переходящей в грубость, которая отличает американца.
— Почему не завезли сигареты? — рявкнул Гаджи.
— Мы считали…
— Жулики! Я спущу с вас шкуру за эту тысячу блоков. Чтоб все до единого были на месте… Бездельники… — с крика он перешел на строго деловой тон: — Сигареты завезти завтра же! Ясно?
Он пошел по главной «улице» склада, с достоинством неся свое погрузневшее тело. Потом поднялся из подвала в просторное помещение магазина, прошел в свой кабинет. Только ковры указывали, что дело происходит на Востоке. В остальном кабинет был типичным американским бюро.
— Как дела, головорезы? — И Томсон здорово постарел за эти годы. Он только что вошел сквозь тяжелые металлические двери и остановился посреди класса.
За столиками перед передатчиками сидели ученики.
На доске, такой же, как в обычной школе, были выведены русские буквы и их значение в виде тире и точек.
Увидев Томсона, «головорезы» вскочили с мест. Вытянулись. Руки по швам.
— Сегодня вы пойдете на настоящее дело! — выкрикивал Томсон. — Значит, заработаете настоящие деньги… Но надо будет работать. Работать, «гвардия» — он ухмыльнулся. — Боб проводит вас до границы и устроит прощальный ужин. Боб, не вздумайте экономить на ужине.
— Из класса цепочкой по одному! — рявкнул Боб.
Гаджи сидел за столом.
Тяжелые морщины перечеркнули лоб. Он сжал руку в кулак и положил на него голову. Вероятно, Томсон вновь отправляет людей. А он?.. Ему не удалось не пустить их на свою Родину. Не удалось сделать то, что он обязан делать в первую очередь.
Он подумал о том, сколько вреда могут причинить враги, прежде чем их успеют обезвредить. Ему виделись перестрелка с чекистами, н раненый друг, и взорванный мост, и павшая овца — кто-то из негодяев успел отравить воду в колодце.
Томсон все еще стоял в классе, который покинули агенты.
Перед ним появился высокий худой человек интеллигентного вида.
— Добрый день, шеф. Как самочувствие?
— Ол райт. Что у вас? — Томсон бросил взгляд на папку.
— Досье на тех, которых присмотрели в марте.
— Оставьте, я познакомлюсь… Наверное, опять такая же шваль, как нынешние? Плохо работаете. Совсем плохо. Я начинаю жалеть деньги, которые вам плачу. Какой вид у ваших избранников? Ноль целых шиш десятых, как говорят в России… Ладно, ступайте.
Томсон подождал, пока закроется дверь. Взял фотографии. Кажется, он перекладывал снимки тех, которых Боб повел к границе.
