Искатель, 1967 № 06 - [70]

— И поэтому они погибли?

— Ты видел их деревни.

— Да, я видел их деревни, — проговорил он. — И я читал в отчете Разведывательного Отряда о пещерах смерти в северных пустынях, куда они притащились со своими детьми умирать. А эта деревня? Ведь они могли бы спасти ее, срубив дерево, как это делаем мы.

Она покачала головой.

— Ты все еще ничего не понимаешь, — сказала она. — Для того чтобы получать, нужно и давать: это закон, который они нарушили. Некоторые из них нарушили его раньше, другие позже, но со временем его нарушили все и должны были за это поплатиться.

— Ты права, — согласился он. — Я этого не понимаю.

— Ты поймешь завтра. Завтра все станет ясным.

— Прошлой ночью ты пыталась убить меня, — сказал он. — Зачем?

— Ты ошибаешься. Прошлой ночью ты хотел убить себя сам. Я пыталась убить тебя сегодня.

— Ветвью?

— Да.

— Но как?

— Неважно. Важно то, что я этого не сделала. Не смогла.

— Куда ты уйдешь завтра?

— Почему тебя беспокоит, куда я уйду?

— Просто так.

— Вряд ли ты полюбил меня…

— Почему ты думаешь, что я не могу тебя полюбить?

— Потому что… Потому что…

— Потому что я не верю, что ты существуешь?

— А разве не так? — спросила она.

— Не знаю, — сказал он. — Порой мне кажется, что ты реальна, порой я в это не верю.

— Я так же реальна, как и ты, — сказала она. — Только по-иному.

Внезапно он протянул руку и коснулся ее лица. Кожа ее была нежной и холодной. Холодной, как лунный свет, нежной, как лепесток цветка. Лицо ее заколебалось, заколебалось все ее тело. Он сел и повернулся к ней. Она была светом и тенью, листьями и цветами; она была ароматом лета, дыханием ночи. Он услышал ее голос. Голос этот был настолько тих, что ему с трудом удалось разобрать слова:

— Тебе не следовало этого делать. Ты должен был принять меня такой, какой я тебе казалась. Теперь ты погубил все. Теперь нам придется провести нашу последнюю ночь друг без друга, в одиночестве.

— Значит, ты все-таки не существуешь, — сказал он. — Тебя не было никогда.

Никакого ответа.

— Но если тебя никогда не было, значит, ты мне пригрезилась. А если ты мне пригрезилась, как могла ты рассказать мне о том, чего я не знал раньше?

Никакого ответа.

— Из-за тебя моя работа выглядит преступлением. Но ведь это не преступление. Когда дерево начинает угрожать обществу, его следует срубить.

Никакого ответа.

— Но тем не менее я отдал бы все на свете, чтобы этого не было, — добавил он.

Молчание.

— Все на свете…

Около него по-прежнему было пусто. Наконец он повернулся, вполз в палатку и втащил в нее костер. Он отупел от усталости. Онемевшими пальцами он кое-как разворошил одеяла, обернул ими свое онемевшее тело. Согнул онемевшие колени и обхватил их онемевшими руками.

— Все на свете, — пробормотал он. — Все на свете…

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

Его разбудил солнечный свет, просочившийся сквозь стенку палатки. Он отшвырнул одеяла и выбрался наружу, навстречу утру.

Он не увидел алого порхания птиц-хохотушек; не услышал их утреннего щебетания. Дерево, залитое солнцем, безмолвствовало. Мертвое дерево.

Нет, не совсем мертвое. У входа в палатку переплелись прелестные зеленые ветки, усыпанные цветами. Ему было невыносимо больно от одного их вида.

Он выпрямился во весь рост на обрубке ветви, полной грудью вдыхая утренний воздух. Стояло тихое утро. Над Великим Пшеничным Морем поднимался туман, и в ярко-голубом небе, словно только что выстиранное белье, висели обрывки перистых облаков. Он подошел к краю обрубка и посмотрел вниз. Райт смазывал лебедку. Сухр резал на части последнее пятидесятифутовое «бревно». Блюскиза нигде не было видно.

— Почему вы не разбудили меня, мистер Райт?

Райт поднял голову, нашел глазами его лицо.

— Я подумал, что вам не вредно придавить пару-тройку лишних минут, мистер Стронг.

— Это была неплохая мысль… Где наш индеец?

— На него снова напали буйволы. Топит их в баре отеля.

На площадь въехал двухколесный жирокар, и из него вылез плотный мужчина с корзинкой в руке. Мэр, подумал Стронг. Завтрак. Он помахал рукой, и мэр помахал ему в ответ.

Как вскоре выяснилось, в корзинке были ветчина, яйца и кофе. Стронг наскоро позавтракал, разобрал и сложил палатку и вместе с одеялами и костром отправил ее в лифте вниз. И приготовился отрезать первое «бревно».

«Бревно» отделилось безо всяких осложнений. Он «слетел» в седле вниз, чтобы приняться за следующее.

Сделав надрез с той стороны, куда, как распорядился Райт, должно было упасть «бревно», он перебрался на противоположную сторону ствола. Благодаря буграм и трещинам коры это оказалось делом несложным, и он даже время от времени останавливался, чтобы бросить взгляд на площадь. Площадь была ближе, чем во все предыдущие дни, и с его новой позиции она выглядела как-то непривычно; такими же странными казались ему отсюда дома, улицы и толпы наблюдавших за ним колонистов, которые собрались за пределами огороженной и опустевшей части деревни.

Райт остановил его, когда он, перебравшись на другую сторону ствола, оказался как раз напротив первого надреза и забил древокол. Он откинулся в седле, оперся ногами о выпуклость коры и взялся за резак.

Начал он очень осторожно. Ведь просчитайся он хоть на самую малость, на него могли обрушиться тысячи тонн древесины. Трудность состояла в том, что ему приходилось делать надрез