Искатель, 1966 № 04 - [45]

Борис не понял, что это означает. Не понял и не испугался даже тогда, когда Воеводин крикнул:

— Рой!

Страх пришел раньше понимания. Страх передался от Воеводина, от тона его слов. На мгновение Бориса сковала неожиданность — нелепая, неотвержимая, как во сне, когда под ногами разверзается пропасть и ты летишь в нее с немым криком.

Он видел, как рой приближается к ним — черное живое облако.

Секунду он еще стоял парализованный страхом, не понимая до конца его причину. А когда понял, то побежал, как не бегал никогда. Сзади шла смерть.

Теперь он вспомнил, чем грозит такая встреча: рой пчел может облепить человека, сотни жал вопьются в кожу. А на нем легкая открытая рубашка, ее ткань никак не может служить защитой. И он не в Подмосковье, где много кустарника, — можно ринуться сквозь хлещущие ветви. Здесь на десятки километров нет и водоема, в который можно было бы нырнуть. Здесь пустыня, где нет укрытия, где нет защиты, ничего, кроме пыльной земли в колючках и жаркого равнодушного неба. И нет людей, могущих прийти ему и Воеводину на помощь. Здесь можно одно — бежать. Его остановил крик Воеводина:

— Ложись!

Не рассуждая, повинуясь опыту старшего, он упал ничком, прикрыв лицо, хотя все в нем протестовало: бежать, только бежать!

И тут его облепили пчелы. Мгновение он различал боль, потом пришла тоска отчаяния, потому что он был один и беззащитен и оставалось лишь ждать конца.

Сквозь пальцы он видел пыль, зазубренные колючки. Разум был смят, подавлен. Где-то подспудно мысль еще металась в поисках спасения: взбешенная гордость человека — последнее, что не желало в нем сдаться нелепому стечению обстоятельств. Та гордость, которая была воспитана всем укладом жизни, тысячами побед над стихиями земли и космоса. Она еще вела бой.

Ни тогда, ни после Борис не мог вспомнить, как он догадался протянуть руку в карман брюк. Просто он отлепил руку от лица, сжался от новых укусов, нашарил в кармане коробку спичек, чиркнул — какая-то пчела опалила крылья, коснувшись пламени, — подвел прозрачный на солнце огонек к ближней колючке. Она вспыхнула, как порох, стреляя язычками огня. Языки перекинулись на соседнюю колючку и дальше. В лицо дохнул жар, затрещали волосы, с лица негодующе слетели пчелы.

— Жги, жги! — в исступлении прокричал Борис Воеводину.

Они ныряли в низкие волны огня и дыма, почти бросаясь ничком в пламя, и пчелы кусками отваливались от них.

…Потом они еще долго шли — черные, опухшие, опаленные. Среди безлюдья пустыни, в котором они едва не перестали быть хозяевами.

МИШЕЛЬ ДЕМЮТ ЧУЖОЕ ЛЕТО Фантастический рассказ

Человека превратили в робота. В живой автомат с узкой программой: высадиться на чужой планете и колонизировать ее — кто бы или что бы ни стояло на пути. Не исследовать, не познавать отправляется Грегуар Грегори к далекой звезде Сириус, а уничтожать, покорять, завоевывать. В его руках не умные приборы ученого, а смертоносное оружие солдата. В его душе воспитатели оставили ровно столько способности к познанию, чтобы он смог лишь оценить степень опасности в новой обстановке. Трагический, жалкий, бессмысленный конец — единственно возможная судьба такого «героя звездной экспансии».

Заслуга Мишеля Демюта, французского писателя-фантаста, в том, что он без малейшей скидки, без какого-либо компромисса разоблачил образ звездного супермена, часто встречающийся в западной фантастике.

Рисунки Э. ШТЕЙНБЕРГА

В самом центре джунглей на острове Гофмана, расположенном в экваториальной зоне Афродиты, шестой планеты Сириуса, есть могила — гладкая стальная плита, на которой выгравированы следующие слова: «ПАМЯТИ ГРЕГУАРА ГРЕГОРИ, КОСМОГРАФА, ГЕРОЯ ЗВЕЗДНОЙ ЭКСПАНСИИ». Но под нею никто и никогда не был похоронен…

I

Он очнулся и открыл глаза: прямо над ним было небо, по которому плыли белые облака. Теплый ветер ласково тронул его лицо, затеребил волосы над лбом. Он вздрогнул и облизал губы: они были сухие, потрескавшиеся. Во рту все пересохло и ощущался вкус крови. Челюсти болели, словно он что-то жевал несколько дней подряд.

Еще мгновение он лежал, чувствуя спиной прохладу земли, а руками — беглую ласку травинок. В нем остались лишь удивление и неясный ужас. Он шевельнул головой, и мысли захлестнули его торопливыми горячими волнами. Словно ослепленный, он закрыл глаза, потом снова открыл и увидел высоко над собой летящую черную точку — возможно, птицу. А может быть, нечто совсем иное.

Ветер вновь погладил его, прошуршав в траве. Он резко сел и тут же скривился от боли в правой ноге. Серая ткань комбинезона была разодрана. Он раздвинул ее и обнаружил длинную черную струйку засохшей крови. Он медленно шевельнул ногой, вспоминая, где же аптечка первой помощи.

Все обернулось неудачей. Он скрипнул зубами от боли. «Хорошо еще, что я не истек кровью», — подумал он. Если бы рана продолжала кровоточить, он бы умер.

«Где же аптечка?.. И все остальное?..» Он повернул голову и ощутил такое облегчение, словно ему поднесли свежей воды в палящий зной: спасательная капсула-кабина была цела и стояла позади него. Дверь была распахнута. Внутри виднелись узкая койка и рычаги управления, за которые он, вероятно, цеплялся, сжимая зубы. Он не помнил, как вышел из капсулы. По-видимому, он открыл дверь в полузабытьи и поранился об ее острый край.