Искатель, 1963 № 03 - [61]

По горизонту, над аллеями парка, подобная прибою, возникла и утвердилась изогнутая линия вечных снегов Безенгийской стены, которую зовут Президиумом Главного хребта. Рафинадной чистоты конус Коштан-Тау. Тяжесть массива Дых-Тау, что значит «Небо-гора».

Он быстро оделся и запел вполголоса — конечно же их фронтовую, «Баксанскую» — и дважды повторил куплет: «Помнишь, товарищ, вечные снега, стройный лес Баксана, блиндажи врага. Помнишь гранату и записку в ней, на скалистом гребне для грядущих дней».

Не он ли с боевым дружком Андреем Грязновым складывал эту песню, которая давно уже позабыла авторов и стала безыменной, общей? Не он ли вынул тогда запал из трофейной гранаты и, обезвредив гадину, вложил листок со словами «для грядущих дней».

И ведь наступило оно — грядущее! Стало настоящим.

По асфальту протопали коваными ботинками ребята из Дома туриста. Сразу видно, что новички, «турики»: альпинист обует такие даже не в лагере — только перед льдом и фирном.

Он глядел на «туриков» — они с полотенцами через плечо шли к Комсомольскому озеру, — и ему хотелось крикнуть на весь Нальчик: «Вы, кто вступает на тропу восходителя, и туриста, и исследователя в горах, стойте! Вы, молодые и беззаботные, скиньте шапки. Помолчим минуту в память тех — Пети Глебова, Резо Чабукиани, Дидлы Молоканова, Яши Бадера, всех, кто сложил голову за нас».

…А ту, свою записку, он пошукает. Преотлично помнит это место на предвершинном гребне. Левой ногой идешь по Балкарии, правой — по Сванетии. Похрустывает под кошками фирн.

И слева печет из-за Эльбруса солнце. А справа холодит ветер с ледников. Скоро вершина Донгуза, Стоят разодранные капелькой скалы; потягивается, проснувшись, рвет капля гору. Здесь и положил он в расщелине скал ту гранату. И в ней записка.

Сулаквелидзе принял эспедицию. Вписал в план тему: «Подготовительные мероприятия по изучению физики мощнокучевой облачности и градовых очагов». Для начала… И скорее в Терскол, где у подножья Эльбруса главные лаборатории и точки на ближайших хребтах!

Машина бойко запылила, но Сулаквелидзе запротестовал, когда водитель хотел поднять стекло: «Буду глядеть».

…Степи. Предгорья. Горы. Каскад Баксанской ГЭС. Городок добытчиков Молибдена Тырныауз. Рассыпанными по изумрудному бархату рисинками овцы на альпийских лугах.

Вот и Терскол. Тупик, в который уперлось Баксанское ущелье: справа — отрог пика Терскол, впереди — вынесенный в долину фасад Эльбруса, по левую руку — зеленоватые лапы оборванных ледников, стекающих с вершин Накры, Донгуз-Оруна, Чегета.

Утром на диспетчерской пятиминутке, пока дежурный метеоролог докладывает синоптическую обстановку, Сулаквелидзе успевает оглядеть собравшихся.

Кое-кого он знает по годам альпинизма. Других — по эльбрусским окопам сорок второго года. Вот Николай Гусак: немолодой, с обветренным, прокаленным лицом. Эльбрусский старожил, восходитель, зимовщик, спасатель, острослов. Руководитель «Спасательной службы экспедиции», он то спешит ночью к трещинам Терскольского котла, где заплутались ленинградские оптики, то к Седловине, где бродит никого не признающий и малость запсиховавший альпинист-одиночка. И как установил по отчетам Сулаквелидзе, ни одного несчастного случая в горах за все эти годы.

А вот Виктор Вяльцев. Видного роста, статен, заметен. Сулаквелидзе запомнил Вяльцева еще с той альпиниады, когда кабардинцы шли на приступ своего Минги-Тау и одним из инструкторов был молодой инженер-строитель Вяльцев.

Рядом изящная, даже элегантная, несмотря на суровую горную обстановку, Валя Лапчева. Она капризно выпячивает почти детские губы, но выступает толково, со знанием дела. Валя из Одессы — выпускница тамошнего Института гидрометслужбы.

О притолоку двери облокотился высокий стройный грузин — Нодар Бибилашвили. Как сказали Сулаквелидзе — из «перспективных». Он красив, этот грузин… Матовая смуглота. Глубокие темные глаза с заплясавшей в них искоркой, когда синоптик с унылой дотошностью завхоза перечисляет и температурные градиенты, и характер облачности, и бесконечные барические элементы вплоть до тех пунктов, которые никак не могут влиять на погоду Эльбруса.

Уж не думает ли он, что Эльбрус и впрямь «кухня погоды», как звала его даже метеорология, не говоря уже о людях непосвященных, А никакая он не кухня. Такой вообще нет. Если и варится где-то погода, то в черных безбрежностях Галактики.

Сулаквелидзе внимательно выслушивает каждого. Да, эта Валя рассуждает очень толково. Умен и ее сосед (непонятно только, почему он — молодой ведь! — так осторожничает: во всем оглядка и ссылка на то, что апробировано). Нас ведь ждет поиск. И такие пути, которые не всегда освящены авторитетами. Не потому, конечно, что они мало сделали. Просто надо двигать дальше.

Говорят, восходитель добирается до невзятой вершины на плечах своих предшественников — тех, кто шел, но не дошел до нее. Правда, начинает с завоеванного, а дальше — поиск, разведка нехоженых маршрутов.

…И еще одно утро — серое, хмурое. Сулаквелидзе разбирало нетерпение. Но облака надо ждать. Он увидел их с балкончика своего домика — что-то похожее на больших баранов, нерешительно остановившихся в небе, перед Чегетским подъемом. Прикинул ветер: юго-юго-западный. Давай, работяга, тяни их на нас! Нахлобучив маленькую сванскую шапочку — пагу и закинув за ухо тесемку, жадно вдохнул ветра, полного свежестью дальних вершин.