Искатель, 1962 № 01 - [28]
Пали смертью храбрых…
Пали… На склоне белом, ослепительно белом склоне, темнеют шинели.
Позади Ленинград. Позади блокада, голод. Самое трудное — позади.
Вышедшие из боя ждут нового приказа идти в атаку, хлопают варежками, притопывают. Ругают промозглые, туманные морозы. Смотрят на проклятущую высотку.
Черт бы побрал всякую высоту, пока она не наша! Старый солдат из ополчения — как его звали? — Демьян, Демьян Денисович приговаривал, что на войне от любой высотки до рая — рукой подать.
Демьян Денисович убит позавчера. Пулеметной очередью. Как раз на подходе к этой высотке, к Вороньей горе.
Посмотреть на нее, на Воронью гору, — красивая такая. На лыжах с нее в мирное время хорошо кататься. И катались, конечно.
Приказ есть приказ, и его рота выполнит.
Залетов, помкомвзвода, во время атаки заметил то, что скрадывалось в ровной белизне снегов, — лощинку. Ну совсем, можно сказать, неприметную. Она этаким серпом выходила почти на середину склона. Как раз у дота. Того самого, что трижды отбрасывал роту на исходные позиции.
В мирное время не один парень, наверное, лыжи в ней сломал. Ну да что говорить — отлично, что эта лощинка существует.
Залетов отправился к командиру роты. Нашел его на другом фланге.
— Может, тебе, Залетов, показалось? — спросил старший лейтенант Камышный. Не верилось ему, что к этому проклятущему доту есть скрытый подход.
— Точно есть, товарищ старший лейтенант. Только совсем не видно ее отсюда. Разрешите? Я мигом.
— Одному не годится. Возьми с собой четверых по крайней мере.
— Зачем?
— Прикроют тебя, коль фашисты обнаружат.
— Слушаюсь!
Залетов отобрал четверых солдат. Тех, кто поопытнее: пулеметчика Смирнова, бойцов Елина, Толстикова, Капустина.
— Ты, Смирнов, доползешь до лощинки и заляжешь в самом ее начале. Будешь прикрывать.
— Ладно.
Стояла глухая северная тишина. В дымном мареве висело огромное оранжевое солнце.
Пятеро в маскировочных халатах перемахнули через бруствер. И скоро их уже нельзя было разглядеть в рассеянном свете.
Залетов полз впереди. Хрупал под локтями снег. Громко, слишком громко хрупал. Мог бы и потише.
«Ну еще бы с десяток метров проползти, чтоб не заметили…» — думал Залетов.
Уж скорее бы это чертово солнце зашло. Болтается на небе. Чуть тронешь снег — ямка. Коль ямка — тень. И такая мелочь выдать может.
Впрочем, нет. Уж пускай пока болтается на небе солнце. В темноте высотку, пожалуй, не возьмешь.
Только скатились в лощинку — затараторил пулемет.
— Давай, Николай, — сказал Залетов. — Прикрывай, тезка.
Смирнов кивнул и полез на крутой склон лощинки. Как раз против амбразуры дота. Залег.
Не проползли и двадцати метров, как позади Залетова кто-то охнул. Обернулся — Елин. Ранило.
Двинулись дальше.
Знакомым «почерком» бил позади и сбоку пулемет Смирнова.
Солдаты пробирались все ближе и ближе к доту.
«Фить, фить фить», — взвились совсем рядом фонтанчики снега.
— Заметили, гады! — Залетов обернулся.
Капустин отполз в сторону и стал отвечать. Пока все шло по плану.
Впереди Залетова поворот ложбинки. Там местность не просматривается и не простреливается. Оттуда до дота, до входа в дот, рукой дотянуться можно.
Перебежкой бы эти пятьдесят метров! Да не тут-то было. Дела не сделаешь и сам погибнуть можешь. А очень хочется перебежкой. Один рывок…
Где-то у самых ног взвизгнули, вспарывая снег, пули.
Залетов покосился через плечо.
Толстиков отползал в сторону. За ним по снегу — кровавая полоска.
«Теперь надо одним рывком добежать до поворота лощинки, — подумал Залетов, — теперь уже надо рисковать».
И лишь стоило Толстикову ответить врагу, как Залетов вскочил, побежал пригибаясь, юркнул за поворот.
Упал в сугроб, прижался к снегу.
Тихо. Лишь за поворотом то пулемет Смирнова протараторит, то автоматы Толстикова и Капустина пробубнят.
«Нет. Не заметили», — и Залетов пополз вверх по ложбинке. Она здесь была похожа на канаву, и снегу по пояс. Руки по плечи провалились в сугроб.
Постепенно снежный намет в канаве становился все тоньше, и только по этому Залетов мог судить, что ложбинка скоро кончится и он очутится у дота.
Вот!
Над сугробом мелькнула голова часового: зеленая пилотка с опущенными отворотами.
Часовой стоял у входа. Залетов видел его затылок. Дверь в дот была закрыта: гитлеровцы, видимо, берегли тепло. А люк откинут.
«Сквозняка, что ли, боятся, гады?» Залетов отдышался. Снял варежки. Вытер тыльной стороной ладони нос, чтоб не хлюпал и дышать было легче.
Часовой пританцовывал на месте, стараясь согреть ноги в огромных соломенных калошах, напяленных на валенки.
Залетов затаился: вдруг обернется!
Не обернулся. Потоптался, потоптался и снова уставился куда-то в сторону русских позиций.
Залетов достал нож.
И пополз.
Двигался осторожно, сдерживая дыхание, не спуская глаз со спины гитлеровца.
Только бы не обернулся!
И не охнул. Комком шинели опустился к ногам Залетова.
Теперь помкомвзвода огляделся, прикинул, как лучше действовать.
Часовой стоял у дота и охранял ход сообщения с траншеями переднего края. Медлить было нельзя. В окопе каждую минуту могли появиться фашисты.
Залетов влез на крышу дота и одну за другой бросил в открытый люк две лимонки.
