Искатель, 1961 № 06 - [28]
— Если пан хочет войти, он, наверное, захочет и выйти.
— Конечно.
— Тогда пусть возьмет что-нибудь подарить полицейским — марки или вещь. Я научу пана.
Спустя несколько дней, когда Янкель уже звал Роберта не паном, а товарищем, подпольщик, нацепив на свою шинель ярко-желтую шестиконечную звезду, незаметно скользнул в колонну рабочих из гетто и зашагал рядом с Янкелем. Новые знакомые Роберта плотно окружили его и провели через ворота гетто на «Песках».
В доме Фельдона сошлись друзья бывшего наборщика: Янкель Двилянский, сестры Маша и Роза Шелахович и Давид Орлюк, кадровый военный, «первый и последний еврей, получивший офицерское. образование в панской Польше». Так представил Давида Фельдон.
В гетто Сосновский пришел только за шрифтом, но теперь он понял, что должен вывести этих людей к партизанам. Отрезанные колючей проволокой от всего света, они каждый день терпели неслыханные издевательства. То и дело в гетто врывались отряды полицаев и жандармов, грабили, насиловали, убивали. За жизнь евреев «блюстители закона» не несли никакой ответственности.
— Вот что, товарищи, — сказал Роберт, — организуйтесь по звеньям, человек по десять-двенадцать, и мы начнем эвакуировать вас в лес, к партизанам. Оружие раздобудем.
При тусклом свете плошки Сосновский и Фельдон составили план эвакуации гетто. Гриша Фельдон, рослый, плечистый парень, обещал вывести из гетто первую группу.
— Наши ребята доставят вас прямо в лес, — объяснил Сосновский.
Фельдон кивнул.
— Хорошо. Давид возьмет на себя военную организацию группы. А шрифт мы, товарищ Роберт, достанем. Он у нас спрятан в надежном месте. Только как его вывезти?
Орлюк нашел выход:
— Возьмем швейную машину, вытащим механизм и в середину положим шрифт. Часовой разрешит вынести машину, если заплатить. Скажем — для продажи.
Роберт, переночевав в гетто, вместе с колонной прошел на станцию. Теперь ему предстояло найти Руцкого, известного в Лиде «вольного коммерсанта».
Второй раз Сосновский отправился в гетто вместе с Руцким в его санках, запряженных гнедой лошадкой. Иван Михайлович Руцкий был интересной и довольно характерной фигурой для Лиды тех лет. Торговлей он занимался давно, без конца что-то покупал и перепродавал. При заполнении анкет в графе «род занятий» гордо ставил два слова: вольная коммерция. Таких коммерсантов в Лиде при панской Польше было много, пожалуй, больше, чем рабочих, — ведь город не был тогда индустриальным. Это торговое племя отличалось бедностью и жило главным образом привязанностью к своим торговым занятиям. Руцкий часто разъезжал по окрестным селам, скупая всякое барахло, и, случалось, под ворохом сена в своей таратайке привозил подпольщикам пачки листовок или мины. Он помогал партизанам, не забывая при этом и своих интересов «вольной коммерции».
И теперь, когда Сосновский, разыскав Руцкого, сообщил о выгодной сделке — покупке зингеровской швейной машины, — старик понимающе усмехнулся: «Машина так машина. Было бы что покупать».
Сосновский и Руцкий подкатили к воротам гетто. Часовой, получивший от вольного коммерсанта «на магарыч», пропустил санки. В доме Фельдона все было готово к отправке. Янкель Двилянский познакомил Роберта с тремя исхудавшими, уже немолодыми мужчинами, одетыми в тряпье.
— Познакомьтесь, — с гордостью сказал переводчик. — Личный состав будущего партизанского госпиталя. Хирург, дантист и терапевт.
— Мы давно хотим попасть к партизанам, — сказал один из врачей.
Роберт обнял переводчика.
— Спасибо, Янкель. Товарищи, вы очень нужны в отряде. Двилянский сообщит вам о дне побега.
Приближался комендантский час. Приходилось спешить. Взяв швейную машину, ставшую неимоверно тяжелой от свинцовой начинки, Роберт направился к выходу. Неожиданно его остановила дряхлая, согбенная старуха, молча сидевшая в углу комнаты.
— Молодой человек, возьмите эту вещь.
Роберт развернул сверток. В нем была немецкая офицерская шинель тонкого сукна. Шинель уже видала виды. Зато обер-лейтенантские погоны были новенькими.
— Поверьте старухе, вам пригодится мантель.
— Откуда вы ее взяли?
— Немецкий офицер дал. Он отобрал у меня меховую шубу. Когда я заплакала, он ударил меня и дал этот мантель в обмен. Он сказал, что немцы не обижают женщин. А зачем мне офицерский мантель?
Роберт, поблагодарив старуху, взял шинель, еще не зная, какую роль она сыграет в этой поездке. На всякий случай он прихватил с собой и старую офицерскую фуражку, неизвестно каким образам попавшую к «вольному коммерсанту». Через несколько минут подпольщики и папаша Руцкий выехали из гетто. Поднялась метель. Роберт торопил вольного коммерсанта, чтобы до комендантского часа проехать заставу на окраине города. Но комендантский час все-таки опередил их. Из темноты вынырнула полосатая жердь шлагбаума, преградившая шоссе.
Немецких солдат не было видно. Желтел огонек контрольной будки.
— Может, свернем и — стороной? — спросил Руцкий.
Стороной? Но что стоило догнать клячу вольного коммерсанта среди сугробов? Нет, рисковать таким грузом, как шрифт, Роберт не имел права. На глазах у Руцкого подпольщик напялил офицерскую шинель прямо на ватник и распахнул дверь избушки: будь что будет. Рука сжимала в кармане шинели рукоятку снятого с предохранителя пистолета.
