Искалеченная - [11]

В то время родители детей не хотели выяснять отношения друг с другом, и нравоучения или наказания производили эффект. И перец тоже.

После той драки он успокоился, и мы даже стали добрыми приятелями, много разговаривали, а когда я чего-то не понимала на уроке, то спрашивала у него. Мне было тогда одиннадцать или двенадцать лет, у нас был замечательный директор, и с ним мало-помалу я стала хорошей и гораздо более благоразумной ученицей. Я сильно изменилась, участвуя также в театральном кружке. Мы играли африканскую сказку, которая называлась по-французски «Кумба, у которой есть мама, и Кумба, у которой мамы нет».

Каждый вечер мы репетировали, – несколько девушек и юношей из нашего квартала. Руководил кружком отец одной из моих тогдашних лучших подруг, и ему принадлежала идея постановки спектакля. У нас была цель, занятие, которое придавало нам значимости и вдохновляло нас. Пьеса рассказывала о жестокости мачехи. У одной Кумбы была мама, а у другой – мачеха. Она заставляла Кумбу делать всю тяжелую работу, тогда как ее дочка ни к чему не прикасалась. История вроде «Золушки» на африканский манер.

Мы репетировали пьесу месяцами. Мне не терпелось выйти на сцену. Я играла здесь две разные роли и участвовала еще в другом спектакле – пела арабские песни в сопровождении барабанов и танцев. Я наслаждалась. Мы начали давать спектакли на нескольких площадках в городе. И должны были даже ехать с гастролями за границу, в Мавританию. Но семейная драма помешала этому.

Мама была тогда беременна, уже на сносях. Я, тринадцатилетняя, приготовила еду – рис и все остальное. Я торопилась и к двум часам окончила все, что должна была сделать. Я хотела выйти на улицу, но мама попросила меня остаться:

– Ты не выйдешь сегодня и займешься ужином, я не очень хорошо себя чувствую.

Я согласилась, хоть и не собиралась слушаться. Как только, выйдя из душа, я услышала тамтамы, то выскользнула из дома со своей подружкой, чтобы посмотреть на музыкантов. Когда я вернулась, солнце уже село, а мама выглядела очень усталой.

– Я просила тебя не выходить. Я ждала тебя. И мне пришлось готовить ужин самой.

Она ушла молиться и, почувствовав себя плохо, упала.

Мама потеряла много крови. Я сидела перед домом, болтая с подружками, когда «скорая» как ураган пронеслась по улице. Ничто не подсказало мне, что в ней везли маму, спешно отправляя ее из Тьеса в Дакар. Ребенок давно умер, и требовалась срочная операция, чтобы спасти жизнь мамы. Она пролежала в реанимации почти пять месяцев, и мы не могли ее видеть. Только папа навещал ее. В том, что случилось, не было моей вины, но ведь она просила меня не выходить.

И моя сестра тоже часто журила меня за желание поиграть с подругами, что жили напротив, в доме мандингов.

– Ты не домыла посуду, подмети двор, уберись здесь, сделай это, сделай то…

Как только я ускользала, через две минуты она начинала меня искать. Если же я говорила о спектакле, то она повторяла:

– Ты ни о чем не думаешь! Твоя мама в больнице, а ты хочешь играть в театре!

Я чувствовала себя виноватой, ведь мама могла умереть. Опоздай «скорая» на четверть часа по дороге в Дакар – я лишилась бы мамы. Я помнила об этом очень долго, подавленная большим чувством вины ребенка. Но однажды мне стало еще страшнее. Мама уже два месяца была в больнице, я находилась у дедушки. Вдруг мы услышали крики и подумали, что мама умерла. Но кричала пожилая женщина: сын назвал ее дурой в пылу спора. Однако в тот момент все подумали именно о самом страшном.

Я каждый день молилась милосердному Богу, чтобы мама не умерла. Папа не переставал успокаивать меня:

– Она поправится, не беспокойся, Бог всемогущ. И мои дяди, тети, все в квартале говорили:

– Если вам показалось, что она умерла, это означает только одно: она поправится.

Мама наконец вернулась домой в добром здравии. Я пошла в шестой класс колледжа, когда из Франции пришло письмо. Нехорошее письмо. Просьба о замужестве от неизвестного кузена, к которому мне предстояло пристально приглядеться в тринадцать с половиной лет.

Кулаком по голове

Одну из моих многочисленных сестер попросили о замужестве во второй раз. Она только развелась с мужем, которого не любила, после двух лет брака. Теперь со своим ребенком она живет с нами. В статусе разведенной женщины она имеет право отказать, что и делает. И говорит об этом с моей мамой и тетей:

– Кузена я видела в Дакаре с его первой женой. Он живет во Франции. Я сказала «нет», и папа не настаивал.

Мой папа знает, что разведенная женщина вправе решать так, как хочет. Он уже не может навязать ей мужа, которого она не выбрала сама. Но со мной все иначе…

Через несколько дней папа попросил зайти к нему в комнату. Он сидит на кровати, моя бабушка по материнской линии напротив него, а я учтиво устраиваюсь рядом с ней.

– Хади, есть кузен во Франции, который хочет жениться на тебе. Ты согласна?

Странно, но я даже не дрогнула. В моей памяти эта сцена какая-то нереальная. Думаю, что тогда я не отдавала себе отчета в том, что меня ожидало. И в любом случае я была воспитана таким образом, что мне не могло прийти в голову не только возразить, но и вообще ответить. Отец спрашивает согласия своей юной дочери формально – он религиозен, терпим, Коран учит, что он должен задать вопрос. Но ответ не предполагается.