Исход - [2]

* * *

В самом конце XIX столетия, году примерно в 1890-м, в Бердянске, что на Азовском море, в семье караимского купца Семёна Давыдовича Ламчари родилась дочь. Назвали девочку Милкой. В семье был ещё старший сын – Илья. Но Милка сразу стала любимицей Семёна Давыдовича, принявшегося баловать дочку едва ли не с первых дней появления на свет.

Дела у Семёна Давыдовича шли неплохо. Семья его хоть и не роскошествовала, но и ни в чём не нуждалась. У Милки сызмальства были красивые платья, туфельки и даже кружевной зонтик от солнца. И Милке всё вокруг очень нравилось: и родители с няней Айтолу, и рыжий с лохматым хвостом пёс Азов, проживавший на дворе дома Ламчари в дощатой конуре, и сам домик из ракушечника, и солнце, и море, и кружевной зонтик, и цветы амброзии у забора, и запах рыбы на рынке – ну, словом, всё, всё, всё. От непреходящей радости Милка смеялась, прыгала, лазала на грецкий орех, разросшийся под окном её комнаты, тормошила Азова, который не злобно, а на всякий случай – ты, мол, не забывайся – порыкивал в ответ. А при каждой встрече с отцом, в один прыжок повисала у него на шее, чем приводила Семёна Давыдовича в совершенный восторг и умиление.

Но иногда Милка как-то странно задумывалась. Случалось это нечасто, но Семён Давыдович с женой и няней Айтолу успевали испугаться. В самом деле, вот только что был слышен смех и весёлое щебетание, как вдруг ребёнок застыл, растерянно глядя перед собой, точно видя картины из невидимого для остальных мира. Застав Милку в таком состоянии, взрослые обыкновенно обрушивались на неё потоком вопросов, причитаний и разных бессмысленных восклицаний, отчего Милка, успевшая позабыть, о чём только что думала и что за видения проходили перед ней, пугалась и начинала плакать. А однажды даже упала в обморок, чем несказанно перепугала всё своё семейство. Так что Семён Давыдович лично отправился за врачом Арабаджи, жившим по соседству с Ламчари. Осмотрев Милку и задав ей несколько вопросов, доктор объявил, что девочка совершенно здорова, а все странности её поведения, включая задумчивость и обмороки, с возрастом пройдут.

Семён Давыдович недоверчиво отнёсся к диагнозу доктора Арабаджи, но решил всё же не суетиться и посмотреть: не будет ли Милке хуже. Но уже через пару часов Милка сидела на грецком орехе и хохотала над тем, как няня Айтолу пытается принудить её спуститься и лечь в постель.

– Оставь её, Айтолу, – сказал Семён Давыдович, наблюдавший за этой сценой, – уж пусть лучше резвится.

И Милку действительно оставили в покое. Даже когда она задумывалась, никто больше не набрасывался на неё с вопросами и восклицаниями, никто не теребил и не требовал объяснений. Так повелел Семён Давыдович.

Предоставленной свободой Милка распорядилась весьма своеобразно: не заметно ни для кого выучилась читать по-русски. Было ей уже около шести лет, но образованием её никто до сих пор не занимался. Хотя Семён Давыдович и начинал уже подумывать: пригласить ли домой учителей или, как и старшего сына, отправить Милку в гимназию. С учителями, конечно, было связываться накладно. Зато отдавать Милку в гимназию – боязно. И Семён Давыдович колебался.

Тем временем Милка, не дожидаясь отцова решения, приступила к самообразованию и каким-то непостижимым образом освоила русскую азбуку, перейдя затем к чтению старого календаря – одной из немногих книг, бывших в доме Ламчари.

Завидев однажды календарь у Милки в руках, Семён Давыдович поинтересовался, что она собирается с ним делать. На ответ «читать», он не обратил сперва никакого внимания. Но через мгновение Милкин ответ вызвал новый вопрос:

– Читать?!. – переспросил Семён Давыдович.

Тогда Милка наугад открыла календарь и по слогам, хотя и довольно бойко, прочитала стихи. А Семён Давыдович, сам никаких книг не читавший, впервые услышал о просьбе не будить на заре какую-то девицу с чёрными косами, которая ещё с вечера стала очень бледной.

На все вопросы о том, кто научил её этой премудрости, кто показал буквы и объяснил, как именно нужно складывать их в слова, Милка упорно твердила одно: «Сама». Как именно это получилось, с чего началось и почему вообще явилась идея выучиться читать по-русски, Милка не смогла объяснить. Семён Давыдович приступил было к дознанию. Но жена отрицала своё участие, няня Айтолу читать не умела ни на одном из существующих языков, а Илья и дома-то лишний час не усидит – где уж ему учительствовать! Впрочем, он и сам на расспросы отца только усмехнулся и отвечал важно:

– Делать мне нечего!..

Тогда Семён Давыдович, принявший версию Милки, заключил, что дочь его – необыкновенный ребёнок и что, пожалуй, стоит отдать её на будущий год в гимназию.

Так Милка, научившаяся за год читать довольно бойко, освоившая календарь, подшивку «Нивы», малороссийские повести Гоголя и рассказы Бестужева-Марлинского, стала гимназисткой. Училась она легко и слыла одной из лучших учениц. Все её любили, всем нравились и живость её, и отзывчивость, и неугомонная смешливость, и неутомимая любознательность. С ней было легко, весело, интересно и спокойно. Она никого не задирала – смех её был добрым, она не любила сплетен, а каждый обиженный находил у неё сочувствие и доброе слово. Ей по-прежнему нравилось всё вокруг: и учителя, и подруги, и книги, и городской сад, где, одетая как настоящая барышня, она встречалась с одноклассницами. Она была очень миловидна и уже к тринадцати годам обещала вскорости стать настоящей красавицей.