Исход - [222]

Фостер долго стоял у трапа, и странное, никогда до этого не испытанное чувство поднималось в его душе.

Он даже не заметил подошедшего к нему Стреча Томпсона.

— С приездом, мальчик! Как она себя вела?

— Кто?

— Да машина. Как шла?

— Как орел.

Работники отдела иммиграции долго трясли руку Фостера, хлопали его по плечу.

— А они, как они-то себя вели?

Фостер промолчал.

— Что ж ты молчишь? Нормальный рейс?

Фостер пожал плечами:

— Вот именно. Рейс как рейс.

Стреч повел его прочь от ликующей толпы. Фостер остановился на мгновение и оглянулся. Хана помахала ему рукой, он помахал в ответ.

— Ну, Фостер, теперь ты можешь отваливать в свой Париж. Я нашел ребят, у меня даже есть еще одна машина.

— Если тебе очень нужно, Стреч, я, пожалуй, смог бы слетать еще разок. Но действительно — последний.

Стреч почесал затылок.

— Не знаю, что тебе и сказать… Может быть, я смогу устроить тебе еще один рейс. Ты бы, кстати, попробовал новую машину.

«Клюнул! — с трудом скрывая радость, подумал Стреч. — Теперь он, сукин сын, у меня в руках!»

Так началась операция «Ковер-самолет».

Стреч Томпсон, бывший король североатлантических крабов, набрал бывалых американских летчиков, создававших когда-то берлинский воздушный мост. Каждый новый летчик, каждая новая команда сразу загорались миссией доставки йеменских евреев на их Обетованную Землю.

Их машины не раз бывали на шаг от гибели, но они не потеряли ни одного самолета, хотя и работали буквально на износ. Пилотам «Ковра-самолета» порой казалось, что, пока они возят йеменитов, о них заботится само Провидение.

Фостер Джи Мак-Уильямс так и не поехал в Париж. Он летал по аденскому маршруту, пока не эвакуировали всех, кто пришел из Йемена. Затем он принимал участие в операции «Али-Баба» — вывозил евреев из Багдада. За всю историю воздухоплавания не было летчика, налетавшего в воздухе часов больше Фостера. Приземляясь в Лидде, он тут же в аэропорту заваливался спать, пока машину готовили к новому рейсу, и вскоре снова поднимался в воздух. За пару лет Фостер проделал четыреста рейсов, покрыл миллионы километров и доставил в Израиль около пятидесяти тысяч евреев. Каждый раз он чертыхался и клялся, что это его последний рейс, но в конце концов женился на Хане и снял квартиру в Тель-Авиве.

Операция «Ковер-самолет» была только началом. Бородатые ревнители Торы двинулись из захолустий Курдистана, Ирака и Турции. Пропавшее без вести века назад еврейское племя из Восточного протектората пробило себе дорогу из Хадрамаута в Аден.

Хлынули хлебнувшие лиха страдальцы из лагерей для перемещенных лиц в Европе. Прибывали евреи из Франции и Италии, Югославии и Чехословакии, Румынии и Болгарии, Греции и скандинавских стран. По всей Северной Африке они покидали меллахи — в Алжире и Марокко, Египте и Тунисе; приезжали из Южной Африки, где процветала богатейшая еврейская община; из Китая и Индии, куда попали три тысячи лет назад; из Австралии и Канады, из Англии и Аргентины.

Добирались пешком по знойным пустыням. Долетали на самолетах, которые давно пора было сдать на металлолом.

Приплывали в битком набитых трюмах для перевозки скота.

Прибывали на роскошных трансатлантических лайнерах. Пункты отправления размещались в семидесяти четырех странах, и отовсюду отверженные, никому не нужные люди неодолимо стремились в единственный уголок мира, где слово «еврей» не звучало как оскорбление.

Глава 2

Ручеек превратился в мощную реку, а затем в настоящий людской потоп.

Исход увеличил вдвое, а вскоре и втрое население Израиля. Экономика страны, и без того пострадавшая в войну, казалось, вот-вот рухнет от наплыва иммигрантов. Прибывало много стариков, еще больше больных и совершенно неграмотных. Но как ни трудно было положение страны, как ни велико бремя, которое она на себя взваливала, принимая все новых иммигрантов, ни одного еврея, стучавшегося в ворота Израиля, не отослали обратно.

Это был настоящий плавильный горн для иммигрантов изо всех уголков земного шара. По всей стране, от Галилеи до Негева, как грибы после дождя, вырастали палаточные городки и уродливые поселения из ржавой гофрированной жести. Сотни тысяч человек ютились в палатках, наспех сколоченных бараках, ставя перед теми, кто отвечал за здравоохранение, просвещение и социальное обеспечение, непосильные задачи. Однако в стране господствовал непостижимый оптимизм. С той минуты, когда эти униженные и угнетенные ступали на израильскую почву, они испытывали такой прилив собственного достоинства, такое чувство свободы, какие им никогда и не снились. Именно свобода и равноправие окрыляли их на подвиги, каких не знала история.

Каждый Божий день возникали новые сельскохозяйственные поселения. Иммигранты бросились осваивать пустоши и пустыни с тем же воодушевлением, с каким первые переселенцы брались когда-то за осушение болот.

Города, казалось, росли из земли. Южноафриканские, канадские, латиноамериканские евреи вкладывали средства в промышленность, строили фабрики и заводы. Вскоре по промышленному потенциалу страна сравнялась с передовыми государствами Азии и Африки. Медицина, сельское хозяйство, наука достигли весьма высокого уровня.